Его голос изменился. Стал мягче, слабее. Речь стала менее разборчивой, как у стариков, которых мучают проблемы с зубами. По голосу Данте не узнал бы человека, державшего его в заточении. И все-таки в его речи было что-то неуловимо знакомое.
– Хватит… нести… ерунду, – пробормотал он. Его трясло. – Ты не мой отец.
– Я тебя вырастил. Сделал тебя тем, кто ты есть. Разве это не отцовская задача?
Не переставая дрожать, Данте покачал головой. Внутренний термометр подскочил, но благодаря циркулирующим в крови препаратам душа кое-как держалась в теле.
– Ты всего лишь… больной монстр. И превратил в монстра… меня. Тебе давным-давно пора сдохнуть.
Отец не сводил с него глаз:
– Ты стал сильнее. Но ты всегда был сильным. Я видел, как взрослые люди за несколько месяцев ломались и превращались в ничто. Переставали реагировать, бороться и пассивно дожидались смерти. Но только не ты. Ты прошел курс лечения до конца.
– Ты их… убил, – сказал Данте. Его не оставляло странное ощущение, что он уже слышал этот голос прежде. Перед ним, несомненно, сидел Отец, но его образ сливался с чьей-то другой знакомой фигурой. – Ты похоронил их… на дне озера.
– Поверь, это не доставило мне никакого удовольствия, – произнес Отец. – Но другого выхода не было. Если хочешь творить историю, нужно быть готовым идти на жертвы – маленькие и большие.
– А дети, которых ты… запер в контейнерах… их ты тоже решил принести в жертву?
Отец покачал головой:
– Данте, Данте… как же ты не понимаешь? Я был их единственной надеждой на исцеление. Вы с Коломбой даже не представляете, что натворили. Мне придется начинать все с нуля в другой стране. И я молюсь, что Господь позволит мне прожить достаточно долго, чтобы увидеть плоды своих трудов.
«Коломба? Почему он называет ее по имени?» Данте снова порылся в памяти, но воспоминания были обрывочными и размытыми.
– А я молюсь, чтобы ты поскорее сдох.
– Меня будут помнить, Данте. Меня запомнят как первопроходца. Мне все простится. Ты должен знать: я ничего не делал для себя. Никогда не искал славы. Мои труды – дар человечеству.
Данте был слишком обессилен, чтобы спорить.
– Зачем… – Он запнулся. Судороги мешали говорить. – Зачем я здесь? Чего ты хочешь?
– Я скучал по тебе, Данте. Хотел побеседовать с тобой. Сделать тебе подарок.
– Мне… мне ничего от тебя не нужно.
Отец наклонился к нему.
– Неужели тебе не интересно, кем ты был до тех пор, пока я не подарил тебе новую жизнь? – спросил он.
Данте показалось, что под лыжной маской тот улыбается.
Ровно в шесть часов утра владелец бара и табачной лавки «Голд», расположенных на римском проспекте Франчия, поднял ставни. Перед входом стояла пара изможденных, опасных с виду людей. Особенно его перепугал хищный блеск в зеленых глазах женщины. Он принял их за грабителей и решил было не отпирать, однако усатый мужчина прижал к стеклу полицейское удостоверение.
– Шевели задницей, – сказал он.
Бармен с улыбкой открыл дверь:
– Простите, просто меня уже дважды грабили.
– Приму это за комплимент, – хмыкнул Сантини.
Коломба показала на приклеенную к стеклу бумажку с надписью «Факс и ксерокс».
– Факс работает?
– Да, конечно, – отозвался бармен.
– Давай номер.
Бармен послушно назвал номер и занялся приготовлением их заказа: две чашки двойного эспрессо и тост. Коломба тем временем снова позвонила Спинелли и дала ей номер факса, чтобы секретарь мог отправить им нужные документы.
– Я завожу дело об исчезновении господина Торре, – сказала судья.
– Прошу вас, дайте мне время.
– Я обязана открыть дело. Но думаю, никто меня не осудит, если я сделаю это в рабочее время. Скажем, в полдесятого.
Коломба поняла, что это последний срок:
– Спасибо. Надеюсь, времени мне хватит.
– Не благодарите, – сказала Спинелли, прежде чем повесить трубку. – Скорее всего, мы обе наживем серьезные неприятности.
Коломба вернула мобильник Сантини. Ее нисколько не волновало, что с ней произойдет после того, как она найдет Данте. А уж если она его не найдет, ей тем более плевать на все на свете. Сантини начал с набитым ртом писать эсэмэс.
– Мне стоит волноваться? – прищурилась Коломба.
Сантини проглотил тост.
– О чем? Об этом? – Он развернул к ней экран и показал текст сообщения: «Не успею тебя забрать, Стеллина. Работаю. Попроси за меня прощения у мамы. Целую, папа».
– У тебя есть дочь? – изумленно спросила Коломба.
– Совместная опека, – пояснил он. – А что? Думаешь, такие, как я, не должны размножаться?
Она пожала плечами:
– Я думала, ты только работаешь, валяешься на диване и лижешь задницы начальства.
Он стиснул телефон:
– Жду не дождусь, когда с этой историей будет покончено. Глаза бы мои тебя не видели.
Бармен облокотился на стойку:
– Извините… Тут какой-то факс пошел. Кажется, для вас.
Коломба и Сантини наперегонки подбежали к стоящему на полке табачного стеллажа аппарату: каждому хотелось первым схватить вылезающий из факса листок. Коломба победила со значительным отрывом, но на бумаге был только герб суда. Она скомкала листок и бросила его в корзину.
– Если вам что-то понадобится, позовите меня, – испуганно сказал бармен.
– Да-да, иди, – грубовато отозвался Сантини.
Вторую страницу Коломба снова выбросила в мусор:
– Надеюсь, они не отправляют нам полный текст решения суда…
– Когда у нас будут имена, я сообщу их в свой отдел. Согласна? – спросил Сантини.
Коломба кивнула:
– Я тут подумала, что их можно сопоставить со списком сотрудников «Серебряного компаса». Это центр поддержки для проблемных детей, куда ходили Руджеро Палладино и половина других детей из контейнеров.
Сантини взглянул на очередной выползающий из факса лист и положил его на полку. На нем стояли имена судьи и судебного секретаря, составившего протокол. Эти сведения могли им пригодиться.
– Я знаю, что Спинелли уже прорабатывала это место, но пока без особых результатов. Большинство сотрудников были бескорыстными добровольцами. Это займет немало времени.
Сантини вскользь пробежал глазами следующую страницу. Обыкновенное крючкотворство законников: «вышеупомянутый», «нижеподписавшийся» и тому подобное. Он отправил листок в корзину.
Факс на какое-то время затих, после чего из него вылез лист, на котором не было машинописного текста суда. В правом верхнем углу был изображен стилизованный дуб – логотип клиники, – а под ним стояла надпись «EICHE KLINIK».
