Отец замер:
– Да? Уверен?
Данте еще больше побледнел:
– Будь по-твоему. Больная рука напоминает о тебе. По крайней мере, я от нее избавлюсь.
Отец снова попытался вытереть губы. Его рука едва заметно дрожала.
– Молодец… Молодец.
Он снова сел за стол и протянул Данте жгут:
– Наложи его под локоть.
Данте снял пиджак.
– Ты наблюдал за мной все эти годы?
– Я не упускал тебя из виду, – ответил Отец. Он сбрызнул лезвие перекисью водорода и протер его тряпкой.
– Я всегда это знал, – сказал Данте.
– Знаю.
– И я всегда знал, что ты снова заберешь меня. Это был всего лишь вопрос времени. – Данте начал расстегивать рубашку.
– Поторапливайся, – приказал Отец, поглаживая лезвие защищенными толстыми перчатками пальцами.
Данте снял рубашку.
– Я подумывал даже вживить себе чип геолокации, но таких микросхем, которые можно было бы вшить под кожу, не существует, это все пустая болтовня. Чтобы его можно было отследить со спутника, чип должен быть размером с сигаретную пачку, и пришлось бы постоянно менять батарейки.
– Это я тоже знаю, – нетерпеливо сказал Отец.
– Я понял, что, если это случится, мне придется справляться самому. Если я снова окажусь в заточении, мне нужно уметь открывать любой замок. Я изучал замки годами. – Он взглянул на Отца. – И навесные в том числе, – добавил он.
Данте схватился за ошейник, сбросил его на пол и, перевернув стол, бросился вперед. Стопорезка рухнула на ноги Отца, и тот закричал от боли.
Данте, в свою очередь, упал на него и сжал его шею, хотя к рукам еще не полностью вернулась чувствительность.
– Если использовать точки запирания, количество возможных комбинаций уменьшается до восьмидесяти. Ты и это знал? До восьмидесяти. Это занимает полчаса. Такой замок я могу взломать даже с закрытыми глазами. – Он изо всех своих немногих сил сдавил шею мужчины.
Отец заметался, пытаясь вцепиться в него, но перчатки скользили по телу Данте.
– Нет, об этом ты не знал, верно? Ты знаешь не все. Ты всего лишь маленький человек за большой маской. Прямо как твой любимый волшебник страны Оз.
Дверь распахнулась, и в трейлер, размахивая дубинкой, вбежал человек, похитивший Данте на ферме. Данте отпустил Отца, схватил картонную папку и открыл обложку: внутри были только пустые страницы. Он выронил их за секунду до того, как палка ударила его по виску. Данте рухнул на пол. Его несколько раз пнули по ребрам. Что-то хрустнуло. Он отчаянно пытался оставаться в сознании.
Из бесконечной дали донесся голос Отца.
– Не убивай его! – кричал он. – И не дай ему потерять сознание!
Мужчина с дубинкой бросил Данте на кровать. Придерживая его коленом, он достал из кармана горсть пластиковых стяжек, которые нельзя снять, не разрезав. Такие наручники использует полиция во время уличных беспорядков. Мужчина заломил руки Данте за спину и связал ему запястья и ноги стяжками так туго, что перекрыл циркуляцию крови.
Затем он снова надел на него ошейник. Со связанными руками Данте уже не мог дотянуться до замка.
Отец тяжело поднялся. У него болели ноги.
– Даже не знаю, гордиться тобой или оскорбиться этой выходкой. Пожалуй, и то и другое.
– Лжец, – пробормотал Данте. – Обманщик. Дерьмо. Трус.
– Нет. Я сказал тебе правду. Я никогда не знал, кто ты такой.
Данте ухмыльнулся:
– Спасибо.
– За что?
– Я был одержим тобой всю жизнь. Кажется, я даже по-своему любил тебя, несмотря на все, что ты со мной сделал. Но сейчас я вижу тебя таким, каков ты есть. Чары разрушены. Ты меня освободил. Сколько бы ты ни держал меня взаперти, я свободнее, чем когда-либо прежде.
Отца передернуло от гнева. Он повернулся к человеку с дубинкой.
– Пригони бульдозер, – приказал он.
– И оставить вас здесь одного? – спросил мужчина. Данте впервые слышал, как он говорит.
– Теперь он не способен мне навредить.
Мужчина вышел.
Данте мог думать лишь об одном: «Бульдозер? Что они хотят со мной сделать?»
– Ты же понимаешь, что я не могу оставить тебя в живых, верно? – спросил Отец. – Но я тебя не брошу. Я буду с тобой до конца. – Он показал на потолок. – Здесь установлена веб-камера. Я буду за тобой наблюдать. Это тоже принесет пользу.
– Какую пользу?
– Я смогу лицезреть, как ведет себя больной клаустрофобией, когда его погребают заживо. До сих пор оставалось лишь полагаться на воображение, но ни один ученый еще не наблюдал за этим в режиме реального времени.
Данте попытался что-то сказать, но горло сомкнулось. Он задергался на кровати, стремясь вывернуться из стяжек, но они только глубже впились в кожу. Запястья начали кровоточить.
– Прощай, Сынок, – сказал Отец, открывая дверь.
– Я знаю, кто ты! – закричал Данте. – Я знаю, кто ты! Я тебя узнал! Ты приходил ко мне в гостиницу!
Отец остановился.
– Мне так хотелось посмотреть на тебя вблизи, – признал он и снял подшлемник. – Полюбоваться на свое творение.
Под маской скрывалось заостренное лицо патологоанатома Марио Тирелли.
34
Коломба сполоснула лицо ледяной водой в туалете бара. У нее только что случился небольшой приступ. На миг она перестала дышать, и ей пришлось с силой ударить кулаком по прилавку, содрав в кровь костяшки. Она продолжала бить по стойке, наслаждаясь болью, пока Сантини не схватил ее за руки. Сантини. Он поступал правильно, в то время как ее собственный разум помутился.
«Тирелли».
Она не могла в это поверить, но знала, что ошибки быть не может. Она вспомнила, как в Пратони Тирелли притворился, будто не обратил внимания, что удары убийцы были слишком точны и хладнокровны, чтобы их мог нанести находившийся в состоянии аффекта муж. А ведь от него никогда не укрывалась ни одна мельчайшая деталь.
«Потому что он знал, что это дело рук Немца».
Лежа в больнице, она сама попросила его проверить «Серебряный компас». Попросила тайно, потому что ему доверяла.
«А он решил, что пора от меня избавиться. Решил в этот самый момент».
Знал он и о том, что они с Данте вышли на детскую поликлинику. Поэтому и приказал убить Монтанари. Как раз его Коломба и просила узнать имя врача. Как он, должно быть, посмеялся.
Да и имена, которые он использовал… Тирелли обожал старые фильмы и телесериалы. Зардоз… Коломба вспомнила, что Маркус Уэлби, на чье имя была оформлена виртуальная кредитка, был врачом – главным героем старого сериала, который смотрела ее мать, когда она была еще девчонкой. Он одурачил всех, и прежде всего – ее саму.
