Но чувства его обострялись и он молодел душой, лишь когда возвращался к своей подлинной жизни. Потому что тайны живого, активного разума отличались от загадок, скрываемых разлагающимся куском плоти, как небо от земли. Работа с живым материалом предполагала постоянную неопределенность и борьбу с непредвиденными обстоятельствами. Здесь избитых дорог не существовало. Подопытные бунтовали или учились его любить, умирали или пытались убить его. По крайней мере, поначалу – пока он еще не придал им окончательную, им одним установленную форму.
Данте обвинял его в том, что он наслаждается властью, но нет ничего дальше от истины. Он всего лишь художник, влюбленный в собственный труд, ведь на высшем уровне и искусство, и наука равно стремятся к прекрасному. К абсолюту.
Отец немного увеличил яркость экрана. И веб-камера, и светильник на батарейках все еще работали, но свет был более тусклым, чем ему бы хотелось. Сейчас лицо Данте частично оставалось в тени, и Отцу не удавалось с точностью различить его выражение. Виден был лишь распахнутый рот, ловящий воздух, которого уже начинало не хватать.
Когда ковш бульдозера сбросил на трейлер первую порцию песка, Данте начал биться затылком о стену. Должно быть, он надеялся потерять сознание. Но вскоре силы его покинули. Если не считать судорог в ногах, он почти перестал шевелиться. И все-таки сознания он не лишился, и его глаза были открыты. Отца удручало, что он не может в них заглянуть.
Он оторвал взгляд от экрана и выглянул в окно. В десятке метров от него застыл на краю ямы бульдозер. Водитель смотрел на него в ожидании дальнейших указаний. Водителя звали Маноло, и он был с Отцом с самого начала. Маноло не был одним из выродков Немца – его он выбрал лично. И хотя он скопил достаточно денег, чтобы жить припеваючи, но унаследованную от родителей стоянку так и не продал.
Вздохнув, Отец подумал, что пора попрощаться с последним пережитком самого плодотворного и удивительного периода в своей жизни. Он помахал водителю рукой и подал ему знак зарывать яму.
Сантини пристегнул Петру наручниками к письменному столу. Коломба наклонилась к охраннику:
– Где Тирелли?
– Кто? – спросил Петру.
– Старый. Худой. Длинные волосы.
– Не знаю такого, – ответил Петру.
В этот момент издалека донесся шум набирающего обороты двигателя бульдозера. Петру невольно взглянул в этом направлении.
– Он там, – сказала Коломба и пошла к двери.
Сантини двинулся было за ней, но Петру застал его врасплох. До сих пор он не оказывал им никакого сопротивления, а теперь вдруг выпрямился во весь свой почти двухметровый рост и разломал стол. Начав оборачиваться, Сантини увидел, что охранник размахивается полуметровым деревянным обломком, свисающим с его наручника. Он отшатнулся, избежав удара в лицо, но острие вонзилось ему в бедро и почти проткнуло его насквозь. Сантини схватился за ногу и, крича от боли, упал на пол. Он был не в состоянии даже выхватить оружие.
Петру поступил, не подумав. Он всего лишь хотел сбежать. Сейчас, когда он ранил полицейского, ему еще сильнее хотелось убраться отсюда подальше. Если его арестуют, поблажек больше не будет. Из тюрьмы он уже не выйдет. Умрет за решеткой, как умер его братец. Потрясая огромными кулаками, он нагнул голову и понесся прямо на стоящую у двери Коломбу. Та отклонилась в сторону и врезала Петру в лицо стулом на колесиках, на котором он просидел всю ночь. Одна из ножек стула ударила его прямо в кадык. Разом побагровев от нехватки воздуха, румын схватился за горло и рухнул на колени.
Коломба пнула его в лицо. Петру поднял руки. Она напоследок наподдала ему в глаз, подбежала к Сантини и достала у него из кармана ключи от наручников. К этому времени Сантини уже снял ремень и, ни на секунду не переставая материться, туго затянул его над раной, чтобы остановить обильно льющуюся кровь.
Коломба открыла свободный наручник Петру и на этот раз пристегнула его к железной трубе, дергая охранника за руку, пока тот не подполз достаточно близко.
– Только попробуй шелохнуться, и, клянусь, я тебя прикончу.
Петру опустил распухшее лицо и остался сидеть на полу.
Коломба повернулась к Сантини.
– Умираешь? – спросила она.
– Вроде нет.
– Оставлю тебя с ним. Позвони остальным, о’кей?
Она вынула пистолет Сантини из кобуры и выбежала из будки.
Сантини медленно дышал, изо всех сил стараясь не отключиться.
Коломба решительно двинулась на шум бульдозера, отдающийся гулом среди металлических навесов. Обойдя последний ряд припаркованных машин, она попала на участок стоянки, больше похожий на автосвалку. Все было загромождено остовами домов на колесах и ржавых трейлеров, сломанными складными стульями и столами для пикника, скелетами зонтов, спутанными кабелями и обугленными досками. Свалка граничила с заросшим пожелтевшей травой и чахлым кустарником полем. Возле забора, отделяющего парковку от другого невозделанного поля, она заметила бульдозер, бросающий песок в яму, похожую на длинную канаву.
Или на могилу.
Коломба наставила пистолет на водителя.
– Стой! – закричала она.
Она все еще была по меньшей мере в пяти метрах от него.
Водитель нырнул на пол кабины. Дверца бульдозера приоткрылась, и из нее высунулось дуло автомата. Она отпрыгнула за расписанный цветочками дом на колесах за пару секунд до первой очереди. Это был автомат Калашникова. До сих пор Коломба видела АК только в комнате хранения оружия – никто еще не пытался расстрелять ее из автомата.
Пули снесли угол трейлера, как картонку, и Коломба пригнулась к земле. В обычных обстоятельствах она бы дождалась прибытия подкрепления, но сейчас ждать не могла. Ей необходимо было знать, что с Данте. Она дернула за ручку трейлера, и дверь с легкостью подалась.
Коломба забралась внутрь, понадеявшись, что отсюда ей будет удобнее взять водителя на прицел и захватить его врасплох, – и тут же поняла, что совершила ошибку, уловив краем глаза движение у себя за спиной. Едва она развернулась, Тирелли размахнулся ноутбуком, держа его обеими руками, как бейсбольную биту, и ударил ее в лицо.
Она выронила пистолет. Во рту что-то сломалось. Она ослепла, оглохла и перестала дышать. Легкие превратились в сдутые мешки.
– Клянусь, я не хотел, чтобы так вышло, Коломба, – вновь занося над ее головой компьютер, сказал Тирелли. – Ты всегда мне нравилась.
В последний момент Коломба отдернула голову, и компьютер разлетелся об пол. Движение оказалось таким болезненным, что к ней вернулась способность дышать. Она схватила Тирелли за запястье. Тот потерял равновесие и подался вперед. Коломба рванула его тонкую, хрупкую руку на себя, и патологоанатом навалился на нее, будто упав в ее объятия. Он пытался бороться, но по сравнению с Коломбой был слаб как котенок. Не сводя с него залитых кровью глаз, она сжала его в своей хватке.
