«Только не сейчас!» Если она потеряет самообладание, ей конец. Она сконцентрировалась на боли в горле, ухватившись за нее, словно за ведущую из мрака нить Ариадны. Прошла всего пара секунд. Мужчина, выкрикивая оскорбления, сжимал ее горло. Коломба ударила его повыше кадыка кончиками четырех сжатых пальцев – в карате этот прием называется нукитэ.
Мужчина, охнув, упал на колени: пришел его черед задыхаться. Коломба перевернула его на живот и уселась ему на спину.
– Руки за голову! Руки за голову, я сказала! – осипшим голосом произнесла она.
– Я ничего не сделал! – прохрипел он.
– Руки за голову, твою мать!
Мужчина повиновался. Пока Коломба его обыскивала, он вдруг залился слезами.
– Я люблю его, люблю, – бормотал он.
– Заткнись, – сказала Коломба, понятия не имея, о чем речь.
Вокруг уже собралась дюжина высыпавших из близлежащих магазинов зевак. Коломба показала им удостоверение:
– Я из полиции, ясно? Совершаю арест.
– Что он натворил? – спросил парень в куфии.
– Руки распускал, такой ответ тебя устроит? – Парень продолжал глазеть на нее, и Коломба, оттянув воротник, продемонстрировала оставленные мужчиной в куртке ссадины и кровоподтеки. – Видишь?
Парень кивнул:
– Только позвольте ему встать, ладно? Вдруг он задохнется. Такое уже бывало.
– Слушай, у меня нет при себе наручников, так что лежать он будет до прибытия моих коллег. – Коломба порылась в кармане в поисках мобильника – его там не было.
«Дерьмо!» – подумала она.
– Кто-нибудь даст мне позвонить?
4
Коломба вернулась в квартиру Данте три часа спустя, взмыленная после прилива адреналина и раздраженная тем, что пришлось пудрить мозги коллегам из местного участка.
Дверь открылась, и перед ней предстал Данте в черных джинсах и рубашке из эластичной ткани того же цвета. В этом прикиде он казался еще более тощим, все ребра наперечет, и похожим на пришельца.
На диване с ледяным компрессом на лбу растянулся Альберти.
– Вы выглядите не слишком довольной, – сказал Данте, смешивая зерна для очередного кофе. Он достал их из трех разных упаковок и пересчитал, как аптекарь.
– Это не террорист из «Аль-Каиды».
– Я так и думал.
– А что он всего лишь разведенный отец, который хочет увидеть сына, вы не думали?
– Вот только ему нельзя было с ним видеться, так?
– Согласно постановлению суда, ему нельзя приближаться ни к сыну, ни к его матери.
– Думаю, он поколачивал его или ее. Радуйтесь, благодаря вам правосудие восторжествовало. – Данте включил кофемашину и сосредоточил все внимание на льющейся в чашку струе. Как только она наполнилась на треть, он остановил аппарат. – Чтобы вкус лучше раскрылся, этот кофе нужно пить по чуть-чуть, – пояснил он, втянул в себя аромат и отпил глоток. – Без неуравновешенного отца у ребенка будет гораздо больше шансов прожить нормальную жизнь.
– Если только мать не окажется еще хуже. И если ему не размозжит голову какой-нибудь случайный прохожий.
– Я не играю в Господа Бога. Я просто разбираюсь с собственными тараканами.
– Отправляя меня в уличную потасовку.
Данте ухмыльнулся:
– Вы отделались легче, чем ваш коллега.
– Эй, он меня врасплох застал, – голосом Дональда Дака прогнусавил Альберти.
– Конечно. – Данте зажег сигарету больной рукой. Два здоровых пальца сжимали зажигалку ловко, как щипцы. – Теперь уж я точно не могу вам отказать.
Коломба достала из сумки папку и протянула ему:
– Даже и не пытайтесь.
Данте сел за стол, открыл папку и принялся листать отчеты.
– Естественно. – Увидев, сколько бумаги было израсходовано понапрасну, он недовольно фыркнул. – Все еще пользуетесь бумагой? Вы же в курсе, что существуют флешки и интернет, правда?
– Хватит ворчать, – сказала Коломба, усаживаясь напротив него.
– Так и будете разглядывать меня все это время?
Коломба приложила палец к губам:
– Тсс. Читайте.
Данте с улыбкой на губах повиновался. В следующие двадцать минут единственными звуками в квартире были затрудненное дыхание Альберти и шелест переворачиваемых страниц. Данте лишь бегло просматривал некоторые из них и разделял на стопки.
Убедившись, что он действительно засел за чтение, Коломба принялась разглядывать гостиную. Кое-что произвело на нее немалое впечатление. Например, сложенные на телевизоре DVD. Сплошь всевозможные второсортные фильмы семидесятых. В свое время ей пришлось подрабатывать в видеопрокате, чтобы оплатить учебу, и она знала, что это барахло не стоит собственной пластиковой упаковки. Должно быть, он приложил немало усилий, чтобы раздобыть диски, потому что на одном из открытых футляров была наклеена этикетка с названием торговавшего по почте американского дистрибьютора. В дальнем углу стояла доставленная курьером приоткрытая коробка со старыми игрушками из киндер-сюрпризов. Коломба предположила, что Данте любит собирать всякий хлам, а может, использует его для какого-нибудь диковинного исследования.
Данте заговорил так внезапно, что она подпрыгнула от неожиданности.
– Предполагается, что это убийство в состоянии аффекта? – спросил он.
– Убийство было предумышленным. Он привел ее в уединенную местность.
– Это рациональный поступок. Но он ее обезглавил – это уже поступок безумца. Он не разрубил тело на куски, и это рационально. Также рационально избавиться от испачканной одежды и прикинуться, что не находит себе места от волнения. Но только кретин бросит оружие всего в паре метров от места убийства. Наш дорогой друг полон противоречий. Вы и сами об этом подумали, верно?
– Люди не всегда ведут себя рационально.
– Но и не впадают в состояние аффекта на периодической основе. Теперь о мальчике. Есть у вас что-то из школы? Тетрадки, рисунки?
– Нет.
– Знаете хотя бы, кто его педиатр?
– Знаю, что с ним связывались, чтобы осведомиться о состоянии здоровья мальчика.
– И?
– Никаких особых проблем у него не было.
Данте раздраженно хмыкнул:
– Серьезно? Взгляните сюда.
Он разложил на столе стопку распечатанных фотографий сына Мауджери. Это были разнообразные снимки ребенка с годовалого возраста и лет до шести. Последний из них, по всей видимости, был сделан в начальной школе.
– Ничего не замечаете? – спросил Данте.
Коломба открыла было рот, чтобы сказать «нет», как вдруг ее поразило, насколько серьезным казалось лицо мальчика на последнем снимке. Серьезным и собранным. Она переводила глаза с одной фотографии на другую, от новых к более старым. Мальчик словно постепенно разучился улыбаться. При сравнении первого снимка, на котором он, сияя от счастья, бежал в материнские объятия, и последнего, где он был серьезен и собран, преображение становилось очевидным.
