– Он загрустил.
– Не просто загрустил, – сказал Данте. – Посмотрите на его позу. На предпоследнем снимке он как будто не замечает, что отец хочет его обнять.
– Может, это связано с обстановкой в семье. Может, на других фотографиях он выглядит повеселее.
– Нет. Закономерность слишком уж бросается в глаза. Полагаю, вам известна такая болезнь, как аутизм.
– Насколько я знаю, признаки расстройства проявляются в гораздо более юном возрасте.
– Не всегда. Бывает, что первые признаки синдрома Геллера можно заметить только к четырем, а то и к пяти годам.
– Думаете, у сына Мауджери синдром Геллера?
– Возможно. Мне нужно поговорить об этом с его отцом.
– Боюсь, это невозможно.
Данте откинулся на спинку стула:
– Как знаете. Это все, что я могу вам сказать. Кому прислать счет?
– Взгляните хотя бы на предварительную реконструкцию преступления, которую сделали мои коллеги. Там есть полные протоколы всех допросов.
– Я уже их прочел. Возможно, отец лжет, а может, и нет. – Он пожал плечами.
Коломба пристально посмотрела на него. Данте заметил, что, когда ее зеленые глаза становятся такими жесткими, выдержать их взгляд совсем непросто.
– Так прочтите еще раз.
– Что будет, если я не найду никаких зацепок?
– Тогда мне останется лишь надеяться, что моим коллегам повезет больше.
– Но не вам. Вы сдадитесь. Или как раз этого вы и хотите? Просто выйти из игры.
– Сейчас сдаюсь не я.
Данте смерил ее тяжелым взглядом. От него словно повеяло морозом. Коломба поежилась.
– Исходя из фотографий, мне больше нечего добавить, – раздраженно сказал он. – Чтобы что-то прояснилось, мне нужно побывать на месте преступления.
– Не проблема, – ответила Коломба.
– Ошибаетесь. – Данте оглянулся вокруг. – Я уже два месяца не выходил из квартиры. Наберитесь терпения, потому что это займет какое-то время.
– Я не спешу.
– И даже не волнуетесь, – с улыбкой заметил Данте.
– О чем?
– Видите ли, если отец невиновен, значит кто-то разыграл целый спектакль и инсценировал убийство в состоянии аффекта, чтобы подставить его и похитить ребенка. Но у него ничего не вышло, и знаете почему?
– Нет.
– Потому что у него чересчур твердая рука. Ему пришлось сделать несколько ударов, чтобы отделить голову от тела, но он ни разу не промахнулся мимо шеи. На лице женщины нет ни царапины. Рука убийцы ни разу не дрогнула. – Данте улыбнулся, и у Коломбы мороз пошел по коже. – Кто бы это ни был, он убивает не впервые.
5
Данте попросил Коломбу и Альберти выйти из здания первыми, а сам постарался набраться смелости перед спуском по лестнице. Его клаустрофобия не была постоянной. В самые благодатные моменты он мог заставить себя делать сложнейшие вещи – например, ненадолго зайти в супермаркет при условии, что в магазине будет достаточно окон и не слишком многолюдно. Но когда он уставал или находился в состоянии эмоционального истощения, выйти из дому становилось почти невозможно.
Его первый психиатр посоветовала ему оценить силу своих приступов по шкале от одного до десяти. Если при симптомах первой степени он мог делать почти что угодно, то при симптомах десятой его приходилось накачивать транквилизаторами, потому что он полностью терял самообладание.
Хотя он постарался не показывать этого Коломбе и ее бесполезному помощнику, сегодня симптомы Данте достигли критического порога – седьмой степени. Виноват был как необычный день, так и его собственное стремление произвести хорошее впечатление на эту печальную сотрудницу полиции. Поэтому спуск на шесть лестничных пролетов требовал от него максимального усилия воли. Шесть этажей без окон, с острыми углами и низкими потолками. И без того тесное пространство могут в любой момент заполонить соседи, тогда ему точно не хватит кислорода.
Он понимал, что, как и замкнутое здание или шкаф, лестница не представляет никакой реальной опасности, но его рассудок не мог справиться с дрожащим внутри его перепуганным зверьком. Бывало, он покрывался ледяной испариной, всего лишь услышав скрип лебедки, которая тащит кабину лифта: он представлял, что находится внутри и беспомощно бьет кулаками в стены.
Данте надел плащ и подходящие для блужданий по глинистой почве походные ботинки, вставил в уши наушники и включил на «айфоне» трек с симфонией океанских волн. Подстроив дыхание под их размеренный шум, он захлопнул за собой дверь и начал спускаться.
Первые два этажа все шло как по маслу. Он поспешно спускался, держась за перила, и море наводняло его слух и разум. Добравшись до третьего пролета, он совершил ошибку – поднял глаза. Лестничный пролет нависал так низко у него над головой, что, казалось, вот-вот его раздавит. Не меньше чем на минуту он застыл на ступеньке, а потом задрал голову и посмотрел вверх, на лестничный колодец. Сквозь слуховое окно виднелся кусочек неба. Данте продолжил спуск, не отрывая взгляда от окошка, а руку – от перил. На пятом пролете он с кем-то столкнулся, и сердце зашлось от ужаса. Он мельком опустил глаза: перед ним стояла соседка. Губы ее шевелились, но ему не удавалось расслышать ни слова. Первым его порывом было вернуться назад, домой, и запереться на замок. Но мысль о Коломбе снова толкнула его вперед. Он натянуто улыбнулся соседке и продолжил спускаться. Оставалось пройти всего один этаж, когда музыку прервал звонок телефона. Данте ответил, вцепившись в поручень.
– Как вы, господин Торре? – спросила Коломба.
– Хорошо, уже подхожу. Сколько времени прошло? – стараясь говорить нейтральным тоном, поинтересовался он.
– Сорок минут.
Данте казалось, что он спускался минут пять, не дольше. Или пять лет.
– Скоро буду, – сказал он и разъединился.
Еще этаж. Всего один этаж. Он набрал воздуха, словно собираясь нырнуть под воду, бросился бежать вниз по ступеням и, почти не осознавая, что делает, вышел из дому.
Он на улице. Набрав полные легкие воздуха, Данте подпрыгнул от счастья.
Прислонившаяся к капоту патрульной машины Коломба, скрестив руки, смотрела на него:
– Туго пришлось?
– Немного. Но свежий воздух так опьяняет… – Данте, как напружиненный, сделал еще несколько па на тротуаре.
– К психотерапевту походить не пробовали? – спросила Коломба.
– А вы? – отозвался Данте.
Коломба не ответила, но глаза ее стали еще темнее.
– Прошу, – холодно сказала она, открыв перед ним заднюю дверцу машины.
– Я сяду впереди. Мне плевать, если какие-то правила это запрещают. Пристегиваться я не буду, а окно не закрою, даже если польет дождь. Хорошо?
