– Можем поговорить в квартире? – спросил Ровере.
– Нет.
– Как пожелаешь. – Он открыл стоявший перед ним на ступеньке дипломат и вытащил поясную кобуру и беретту, казавшуюся уменьшенной копией табельного пистолета. Модель «Px4 Compact». Десять патронов в магазине, еще один – в стволе. Подходит для скрытого ношения.
– Вы шутите, – сказала Коломба.
Ровере положил между ними пистолет, две коробки девятимиллиметровых патронов и обойму. А сверху – новенькое разрешение на ношение оружия. На нем было пятилетней давности фото Коломбы. То же фото она использовала, чтобы обновить удостоверение.
– Лицензия на оружие для самообороны, – пояснил Ровере. – Пистолет зарегистрирован на твое имя. Сама понимаешь, служебное оружие я не могу тебе вернуть, пока ты в отпуске.
– То есть до завтрашнего дня. Я принесу вам заявление об отставке.
– Ты не можешь сейчас все бросить.
Коломба саданула рукой по перилам. Удар гонгом прокатился по лестничному пролету.
– Если у нас и был шанс повлиять на следствие, то мы его прохлопали. Торре совсем свихнулся!
– А что, если он прав?
Коломба встала:
– Вы готовы за любую соломинку схватиться, лишь бы подсидеть Сантини. Извините, но я пас. Посидите, пока я вам вынесу долбаное заявление.
Ровере удержал ее за руку:
– Торре сказал правду насчет свистка.
– А вам откуда это знать?
Ровере снова открыл дипломат и вынул пластиковый файл с бумагами:
– Сегодня Торре обвинили в том, что он никогда не упоминал о свистке, и он это признал. В действительности же он не говорил о нем следователям, однако сказал одной журналистке. Вот, почитай. Его первое и единственное интервью.
Он передал Коломбе пластиковый файл, в котором находилась цветная ксерокопия статьи в еженедельнике «Оджи» за август девяносто первого года. Через два года после освобождения Данте. В статье было три его фотографии. Данте сидел на скамейке в парке, на много лет моложе и на несколько килограммов поупитаннее. Здоровой рукой он в напускной задумчивости подпирал подбородок с выпендрежной бородкой, а изуродованную опустил в карман. Данте казался мальчишкой, которой корчит из себя взрослого дядю. На нем были вельветовые брюки, каких сегодня днем с огнем не сыщешь.
Интервью едва затрагивало тему заточения Данте и было почти полностью посвящено его новой жизни. Отношения с отцом, долгожданное возвращение домой… Журналистка объясняла, что Данте назначил ей встречу в городском саду на площади Рома в Кремоне, поскольку старался как можно больше времени проводить под открытым небом. «Я слишком много лет провел взаперти», – сказал он. Коломба задумалась: возможно, это просто отговорка, и он уже тогда страдал от клаустрофобии, или же ее первые симптомы проявились позднее? Статья была приторной и насквозь фальшивой. Данте признавался, что хочет сдать вступительные экзамены в университет и кататься на велосипеде по набережным реки По, наслаждаясь обретенной свободой. «Мне бы хотелось окончить университет, поступить в полицейскую академию и не допустить, чтобы произошедшее со мной случилось с другими» – на этой фразе заканчивалось интервью под названием «Мальчик, на одиннадцать лет запертый в силосной башне, хочет стать полицейским». В статье был даже снимок башни. Коломба никогда раньше его не видела. Это была шестиметровая бетонная башня диаметром около четырех метров. Башня почернела от копоти – перед самоубийством Бодини поджег ферму, – и на мгновение Коломба представила, что сама заперта внутри.
Одну из реплик Данте Ровере выделил желтым маркером – это была единственная фраза, в которой Коломба заметила оттенок столь хорошо ей знакомой иронии. «Полиция обнаружила много моих школьных вещей. К сожалению, я потерял металлический свисток, который, как я верил, приносил мне удачу. Очевидно, на этот счет я ошибался».
Ровере ткнул пальцем в статью:
– Вряд ли господин Торре отпустил эту шуточку, чтобы использовать двадцать лет спустя.
– Это доказывает только, что он не врал о своем прошлом, и вовсе не значит, что он не ошибается насчет настоящего. Его похититель давным-давно мертв.
– Но что, если следствие ошиблось? Что, если все эти годы господин Торре пытался до нас достучаться, но никто ему не верил?
– А вам не кажется, что у нас нет мотива? – с притворной уверенностью спросила Коломба.
– Ты готова поклясться, что не он повесил туда свисток?
– Да.
Ровере взмахнул потухшим окурком.
– Взгляни на прикрепленную к статье распечатку.
Коломба сняла скрепку и достала фотографию площади возле шоссе.
– Что бы мы ни думали о людях из уголовно-аналитической службы, они догадались прочесать все идущие от места преступления дороги, – сказал Ровере. – А поскольку они увлекаются фотографией, сегодня утром они сделали также снимок столба, на котором вы нашли свисток.
– Ну вот и все. Это был не убийца в бегах, – заметила Коломба.
– Ты права, свисток появился позже. Но дождь не мог смыть с него следы ДНК, потому что сегодня было сухо.
Коломба с подозрением посмотрела на него:
– Вам известно многое из того, что говорил сегодня Де Анджелис. Сомневаюсь, что вам обмолвился об этом он сам или Сантини. Инспектор, который помогал снимать показания?
– Старый друг, – немного смущенно произнес Ровере. – Как бы то ни было, убийца вернулся, чтобы повесить свисток, уже после отъезда уголовно-аналитической службы.
– Он рисковал, что его увидят.
– Вероятно, у него была на то важная причина.
– Хотел оставить подпись?
– Да, причем он должен был знать, что вскоре там окажется единственный, кто может ее распознать.
– Но это же безумие, – пробормотала Коломба, похолодев. – Самое настоящее безумие.
– Разумеется. Возможно, это совпадение. Возможно, Торре окончательно лишился рассудка. Или…
– Или его похититель все еще находился поблизости, – пробормотала Коломба. – И он его узнал.
– Сама решай, во что верить.
Коломба схватила пистолет и побежала прочь.
11
Данте, выбрав идеальный наблюдательный пункт, уселся на пол спиной к входной двери. Отсюда видна была оставленная им щель между шторами в гостиной. Стоило повернуть голову, как ему открывался прекрасный обзор окружающих зданий. При этом сам он оставался в темноте, в тени стола, так что никто не мог увидеть его с улицы. Он все еще был в халате, ягодицы мерзли на холодном полу, но он слишком нервничал, чтобы одеться. При мысли о том, чтобы подняться и отвлечься от бдительного наблюдения, столбик его внутреннего термометра подскакивал до небес.
Дважды Данте переставал понимать, где находится. Однажды ему почудилось, что он все еще в силосной башне, а в другой раз – что он в клинике, где познакомился с Лодовикой.
