– Я уважаю свободу других людей. Даже если у них биполярное расстройство. Сами понимаете, по какой причине. А почему вас это так интересует?
Торелли улыбнулся, продемонстрировав желтые от лакрицы зубы:
– Потому что я наслышан о вас, господин Торре. И я спрашиваю себя, зачем вы впутали в этот идиотизм Каселли.
– Это я его впутала, – вмешалась Коломба.
– Святые слова, – сказал Данте.
– Но ради бога, объясни мне зачем! На дело Мауджери бросили полпрокуратуры, а ты еще числишься в отпуске. Думаешь, все они ошибаются и ребенок еще жив?
– Я пока ничего не думаю. Поэтому мы и взялись за расследование.
– Ровере в курсе?
– С каких пор тебя заботят правила?
– Я забочусь о тебе. И о твоей карьере. После всего, что с тобой случилось… – Он замялся.
– Прости за такие слова, но то, что со мной случилось и случится в будущем, касается только меня.
– Тем не менее ты вмешиваешь в свои дела меня. И если я тебе помогу, то буду отвечать наравне с вами.
– Можешь отказаться. Только не надо меня поучать.
Официантка спросила, не желает ли Тирелли что-то заказать. Он взял бокал белого вина, который ему принесли вместе с огромным блюдцем разноцветных крекеров. Не говоря ни слова, Тирелли отпил из бокала.
– Ну что? – не выдержала Коломба. – Поможешь или как?
– Помогу… Но это в последний раз, если ты не дашь мне веских обоснований.
– Будь у меня обоснования, я бы тебе их дала. Ну так что?
– Я тут пообщался с коллегой из Главного управления здравоохранения. Никто из врачей, обследовавших школьников, не должен был впоследствии связываться с их родителями, – сообщил Тирелли. – Более того, у них даже не было доступа к контактным данным. По крайней мере теоретически, потому что они могли спросить номер телефона родителей во время осмотра. А что, кто-то связывался с Мауджери?
– Хватит вопросов, – сказала Коломба. – Ты узнал, кто осматривал ребенка?
Несколько секунд Тирелли вглядывался в ее лицо, потом передал ей свернутый в четыре раза листок бумаги.
– Девочка, не заставляй меня переживать, хорошо? – сказал он, вставая, и взглянул на Данте. – А вы не позволяйте ей наделать глупостей.
Данте лишь шумно втянул в себя коктейль.
Как только Тирелли отошел, он выхватил у Коломбы бумажку:
– Зацепка поползла.
Коломба встала:
– Не будем тянуть время.
4
Врача, чье имя написал на листке Тирелли, звали Марко Де Микеле, и он работал терапевтом в приемном отделении больницы Сант-Андреа на улице Кассия в районе Гроттаросса.
Уже издалека Данте понял, что Де Микеле – не Отец. Слишком молодой, около сорока. Возможно, сообщник?
Когда врач вышел с ними покурить, Данте следил за каждым его движением. Спешка, усталость, скука. Линия его плеч не выдавала признаков вины или страха, разве что самый минимум, который чувствует каждый при встрече с полицией.
Де Микеле сказал, что не помнит ни одного из детей, которых обследовал в рамках диспансеризации школьников.
– Если только это не мальчик с тяжелым случаем pectus excavatum.
– «Грудь сапожника», – пояснил Данте. – Деформация грудной клетки, прозванная так, потому что сапожники работали, прижимая башмак к груди.
Коломба фыркнула. Временами Данте напоминал ходячую Википедию.
– Я говорила о Луке Мауджери, – резко сказала она.
– Что-то знакомое… – Де Микеле широко распахнул глаза. – Это, случайно, не тот мальчик, которого убил отец?
Его удивление показалось Данте вполне убедительным, и он украдкой взглянул на Коломбу. Та кивнула, потому что и сама подумала о том же.
– Нет, тезка, – солгала она. – Детей осматривал один врач или несколько?
– Мы работали втроем, но каждый принимал по одному пациенту. Детям выдавался номерок очереди, как на почте.
– За детьми кто-то приглядывал, пока они ожидали своей очереди? Может, врачи или медсестры? – спросил Данте.
– Нет. Медсестры разве что открывали перед ними дверь. – Он смущенно дотронулся до виска. – С мальчиком что-то случилось? Кто-то к нему приставал или…
– Его мать получала непристойные звонки, – поспешно сказал Данте.
Де Микеле улыбнулся:
– Я гей. Но, предваряя ваш вопрос, отцу мальчика я тоже не названивал.
Встав в жуткую пробку на Римской кольцевой дороге, Коломба пожалела, что у них нет мигалки.
– Похоже, мы зашли в тупик, – сказала она.
– Он не звонил, но звонил кто-то другой, кому было известно об осмотре.
– Да таких тысяч сто.
– Хочешь бросить этот след?
– Нет. Посмотрим детализацию телефонных разговоров Лючии Балестри. Может, так нам удастся понять, кто это был. – Ровере предоставил им распечатку вызовов Балестри вместе с остальными документами. – Он точно не имеет судимостей и был не слишком настойчив, иначе бы коллеги обратили на его звонки внимание.
– Если кто-то вообще потрудился это проверить.
– Какую-то минимальную работу они должны были проделать, иначе судья бы вздрючил их еще на предварительном слушании. – Забыв, что автомобиль не служебный, Коломба вдавила педаль газа в пол, заходя на обгон, и безбожно превысила скорость.
Данте обеими руками схватился за сиденье.
– Так судья не Де Анджелис?
– Он государственный обвинитель. Как вышло, что такой всезнайка, как ты, ни хрена не знает об уголовном судопроизводстве?
– Просто это скучно. Для таких вещей у меня есть адвокат. Осторожно, ты превышаешь скорость.
– Хочешь выписать мне штраф?
– Нет, но я не хочу, чтобы меня вырвало в арендованном автомобиле. Мы оставили данные моей кредитной карты.
Коломба обогнала грузовик, царапнув его боковым зеркалом.
Данте опустил стекло и набрал в легкие воздуха:
– Тебе никогда не говорили, что ты водишь, как пьяница?
– Могу тебя высадить. Возьмешь такси.
Данте всерьез задумался над этой возможностью.
– Мы движемся в верном направлении.
– Тебе просто хочется, чтобы оно было верным.
– Нет. Я не ошибаюсь. Не могу объяснить почему, знаю лишь, что меня это пугает.
За всю поездку Данте не произнес больше ни слова, а за ужином практически ничего не съел, отрешенно глядя в пустоту. Он даже отказался воспользоваться лифтом, и Коломба вместе с ним поднялась на десять этажей по лестнице. Он шел медленно, с потухшим взглядом, а добравшись до номера, тут же ушел в свою комнату.
