– Хочешь сесть за руль?
– Можем вызвать такси.
– Даже не думай.
– Ладно, только не слишком разгоняйся. Я тоже не очень хорошо себя чувствую.
– Я не хочу сразу возвращаться в отель. Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказала она, заводя машину.
– Стоит открыть окно в твоей комнате – и дыши сколько хочешь.
– Поехали лучше в Трастевере.
– Поверь мне, тебе нужно отдохнуть.
– Нет.
Данте смотрел в окно, пока Коломба не припарковалась у здания Министерства образования. В это время туристов здесь было всего ничего, не считая громогласно хохочущей компании поддатых англичан.
– Я тебя подожду в автомобиле, – сказал Данте. – Оставь окно открытым.
– Да ладно тебе, вылезай. Прогуляемся. Или у тебя еще и фобия на прогулки?
– Очень мило, – проворчал он, но из машины все-таки вышел.
Они пошли по бульвару. Бары и сувенирные лавки уже закрылись. Остались лишь двое торговавших розами пакистанцев, которые прошли за ними несколько шагов, и псевдоирландский паб. Лето кончилось, а вместе с ним исчез и лоточник, продававший граттачекку – сладкий коктейль из ледяной стружки, который можно найти только в столице.
Коломба рада была снова оказаться в столь хорошо знакомом ей уголке города, вдали от запаха крови и смерти. Раньше она частенько приходила сюда с друзьями и коллегами. Праздники она всегда отмечала в облюбованном театральными актерами ресторанчике на улице Дженсола, напротив острова Тиберина.
– Я родилась неподалеку отсюда, – сказала Коломба. – Когда я сюда прихожу, то чувствую себя как дома.
– Интересно, – пробормотал он.
– А где хорошо тебе?
– Дома. Куда я не могу пойти.
– А еще где?
– В баре «Марани» недалеко от моей квартиры. У них есть огражденная веранда.
– Ладно, забудь. – Коломба оглянулась по сторонам.
– Что-то я проголодался. Вернемся в гостиницу? Здесь все закрыто.
– Я знаю одно местечко, – вдруг загорелась она и подвела его к опущенным рольставням какой-то булочной. – Бывал тут когда-нибудь?
– Хлеб мне доставляют на дом.
– Это «Форно Ла Ренелла» – одна из лучших булочных в Риме.
– Я из Кремоны. К тому же она все равно закрыта.
– Скажи, что хочешь.
– Берлинский пончик с конфитюром, но только не жаренный на сале. Даже два. У меня жор из-за таблеток.
– Подожди здесь.
Коломба свернула за угол и постучала в приоткрытую стеклянную дверь, из-за которой доносился чудесный аромат свежеиспеченного хлеба. Сквозь проем виднелись ломящиеся полки. Булочник, которого Коломба видела впервые в жизни, открыл ей дверь, и она заказала пончики для Данте и фокаччу для себя. Мужчина вручил ей горячую выпечку, и они с Данте, уминая на ходу, пошли обратно к машине. Данте обжегся с первого же укуса:
– Ай!
– Не набрасывайся так на еду, – с набитым ртом сказала Коломба.
– Если ты никогда не ощущала в своем пищеводе обжигающий конфитюр, то ты ничего не знаешь о жизни. Ты приходила сюда в детстве?
– Не в детстве. Когда работала в ночную смену.
– Копы и проститутки, – сказал Данте.
– И наркоманы.
Проглотив последний кусочек, Данте накинулся на второй пончик.
– Теперь-то ты убедилась? – выдавил он с набитым ртом.
– Что кто-то похитил сына Мауджери? Да.
– Не просто кто-то.
Коломба наелась до отвала. Она расправилась с последним куском фокаччи, завернутой в промасленную салфетку.
– Если ты хочешь услышать, что я уверена, будто за псевдонимом Зардоз скрывается Отец, то, боюсь, этого я сказать не могу. Тема с пшеницей в фильме – интересное совпадение, но… мне этого мало, точно так же как было мало одного свистка.
– Сомневайся на здоровье. Работать со скептиком полезно, чтобы сохранять непредвзятость. – Он выбросил бумажный пакет и вымыл руки под струей уличного питьевого фонтанчика. – Даже если этот скептик – настоящая заноза в заднице.
Последовав его примеру, Коломба плеснула ледяной водой себе в лицо и на несколько секунд прогнала сон.
– Если мы вообще продолжим работать над этим делом… – сказала она.
– Разве у нас есть выбор?
– Да. Можем предоставить Ровере разбираться самому. У него есть целая команда. Вот и пускай спустит своих ищеек на Зардоза, кем бы он ни был. Или убедит заняться этим следственное управление.
– Думаешь, они тебе поверят?
– Ровере уже убежден. Де Анджелис спишет все на совпадение, потребует дополнительных расследований, доказательств… А Зардоз тем временем может решить, что ему теперь не до ребенка. И убить его. – Коломба взяла его под руку и снова пошла в сторону министерства. Данте удивился и обрадовался этому неожиданному проявлению теплоты. – Если уже не решил.
– Значит, ты хочешь продолжать.
– Разумнее всего было бы отстраниться, но… – Она покачала головой.
– Ты не можешь.
– Да. Не могу.
– Из-за груза, который носишь на сердце.
– Возможно.
Он посмотрел на нее:
– Теперь тебе достаточно грустно, чтобы рассказать об этом?
– Надо было спросить пять минут назад. После фокаччи мне стало гораздо лучше.
– Упустил случай.
Следующие несколько минут они шли в тишине.
– Знаю, после убийства мне не следовало бы вмешивать тебя в это дело, – сказала Коломба.
– И разумнее всего для меня было бы выпутаться из этого, – ухмыльнулся Данте. – Однако мой главный принцип – жить без оглядки на здравый смысл.
– Как думаешь, сколько у нас времени?
Данте задумался.
– Каждый раз, как Отец что-то предпринимает, вероятность, что мы его поймаем, растет. Тем более сейчас, когда мы подозреваем, что он еще в деле. Он стар. Он будет удерживать мальчика до последнего.
– Тем лучше для нас.
Данте скривился.
– Что такое? – спросила Коломба. – Ты не согласен?
– Согласен. Но если он тоже сознает, что сын Мауджери будет его последней жертвой… Он не станет спокойно дожидаться, пока мы его сцапаем. И я боюсь того, на что он способен.
10
Человек, называвший себя Зардозом, вернулся в дом, где никто не знал, чем он занимается на самом деле. Уходя, он положил на ручку с внутренней стороны входной двери стопку разложенных в строго определенном порядке монет. Он осторожно приоткрыл дверь и протянул руку, чтобы снять их, пока они не упали. Удостоверившись, что монеты лежат в прежнем порядке, он вошел в квартиру. Система была простой и эффективной. Домушника она бы, конечно, не остановила, но он опасался не столько домушников, сколько незваных гостей и шпионов.
