После взрыва Коломба очнулась со звоном в ушах и с пульсирующей от боли головой. Она ничего не помнила о последней минуте… Что она сделала? Что случилось?
Свет был отключен. Постепенно глаза Коломбы привыкли к почти полной темноте, и она различила в дыму зияющие на месте окон дыры. Один из углов ресторана облизывало пламя. В сюрреалистическом фосфоресцирующем сумраке она заметила одну из моделей, что сидели перед взрывом за центральным столиком. Девушка лежала в шаге от нее. Ее платье было изорвано в клочья, а изо рта лилась, собираясь в черную лужицу, кровь. Всюду были обломки, пыль, пламя и клубы дыма.
«Бомба, – подумала Коломба. – Это была бомба…»
Гарнитуру она потеряла, но, даже будь на ней наушник, от него не было бы никакой пользы, потому что взрыв повредил ей слух. Коломба выбралась из-под заслонившего ее от взрывной волны стола, подползла к модели и слегка потрясла ее за плечи. Голова девушки болталась, как кукольная. В иных обстоятельствах Коломба немедленно поняла бы, что к чему, но ее рассудок помутился. Она была в шоковом состоянии. При падении она получила сильнейшую черепно-мозговую травму, у нее было сломано два ребра, повреждено колено и вывихнуто плечо. Однако в тот момент боли она не чувствовала – только невыносимую усталость. Ей никак не удавалось сконцентрироваться на том, что ее окружало. Она путано подумала, что девушка ранена и нуждается в немедленной помощи. На Коломбе не было ботинок. В одних носках она поднялась на ноги и тут же порезала ступни об осколки стекол и обожглась о раскаленные обломки, но не почувствовала и этого. Она как можно осторожнее подняла модель на руки и шагнула в завесу дыма. Ее шатало, и она не понимала, куда идет. Коломба направлялась к вырисовывающимся во мгле окнам, но то и дело спотыкалась о завалы и обломки мебели, рискуя уронить девушку или упасть самой. В какой-то момент она наступила на что-то мягкое и почувствовала, как оно шевельнулось. Она наклонилась и увидела высовывающуюся из-под рухнувшего стеллажа с бутылками руку.
Коломба так и не узнала, чья это была рука. Ей показалось, что рука мужская, но в тусклом свете разглядеть что-то было почти невозможно. Кто бы это ни был, возможно, он погиб из-за того, что она не остановилась, чтобы помочь. Однако, сколько бы крови ни было на ее совести, за эту смерть она себя простила. В те минуты она думала только о девушке, которую несла на руках, а часто и не думала вовсе. Она пошла дальше, и путь, казалось, простирался до бесконечности, поскольку все это время она бродила кругами. К ней понемногу возвращался слух. Сквозь оглушительный звон в ушах доносился треск пожирающего шторы огня, шум рушащихся с потолка кусков штукатурки. И слабые, отчаянные крики тех, кто был погребен под завалами или слишком тяжело ранен, чтобы двигаться.
«Я скоро вернусь за вами!» – крикнула она. А может, только подумала, что крикнула. Горло жгло от дыма и пыли. «Клянусь, что вернусь». Но в то же мгновение Коломба различила очертания ведущей к выходу двери и двинулась к ней. Сквозняк рассеивал дым, и с каждым шагом воздух становился немного чище. На лестничной площадке, где когда-то находилась небольшая стойка администратора, горела чудом уцелевшая аварийная лампочка, зеленый глаз которой указывал путь к спасению. На первых ступеньках лестницы лежало безногое тело официанта.
В своем бреду Коломба подумала: «Боже, как повезло нам с этой девушкой. Мы были на волосок от гибели. На волосок».
Ей не удалось бы спуститься по лестнице, не уронив свой груз, но в этот момент из темноты появилась горстка людей. Официанты, одетые в черное продавцы из бутика, случайные прохожие, – вместо того чтобы бежать, они попытались оказать хоть какую-то помощь пострадавшим. Все они бросились к ней, все рыдали и кричали, все хотели вырвать девушку из ее объятий и говорили ей: «Присядь, успокойся, иди сюда». Отталкивая их, она кричала: «Позаботьтесь об остальных! Помогите остальным!» Или думала, что кричит.
Очнулась она в парижской больнице Святой Анны. Сквозь пелену транквилизаторов врач с печальным лицом объяснил ей, что девушка, которую она вынесла из ресторана, обнюхавшаяся кокаином албанская модель, умерла на месте, когда стол – тот самый стол, что спас жизнь Коломбе, – размозжил ей череп. Но Коломба приняла новость почти равнодушно. У нее больше не было внутренностей. Под тонким слоем кожи осталась лишь пустота. И если бы она не утратила способность удивляться, тот факт, что пустота продолжала дышать и сохранила облик человеческого существа, показался бы ей невероятным. За первую неделю она не сказала почти ни слова – ни сослуживцам, ни матери, ни приносившим «глубокие соболезнования» представителям всевозможных организаций, ни этому ничтожеству, который до тех пор был ее парнем, а в следующие пару месяцев поспешно слился, не вынеся новую, больную и страдающую Коломбу.
Общение с ними вынудило бы ее снова почувствовать себя человеческим существом, а этого Коломба не могла допустить. Ей хотелось превратиться в стену, в простыню, в один из стоящих в вазе цветов, посланных начальником полиции «с бесконечным сочувствием и пожеланием скорейшего выздоровления». В обыденный предмет, который ничего не чувствует, в вещь среди вещей. Сделать это ей не удавалось, но она предпринимала попытку за попыткой, убивая время, пока оперировали сухожилие и плечо и пытались заставить ее поесть. Она начала принимать пищу лишь тогда, когда врачи уже решились было перевести ее на принудительное кормление. Не встряхнули ее даже посещения Ровере, который просто сидел возле нее, который сказал, что она ни в чем не виновата, и повторял ей это день за днем, когда начались приступы паники, кошмары и допросы управления внутренних расследований. А ведь Ровере страдал не меньше, а то и больше ее, ведь он недавно потерял жену – беда не приходит одна, – и мучился чувством вины за то, что едва не обрек Коломбу на смерть, отправив ее на это задание.
– В итоге комиссия меня оправдала. Но я с готовностью приняла бы обвинительный приговор. Я считала и продолжаю считать, что совершила страшную ошибку, – закончила Коломба.
Данте едва осмеливался дышать в непроглядной тьме, что его окружала, – и в той, что была вызвана ее рассказом.
– КоКа… но почему ты винишь во всем себя? Что ты могла поделать?
– Задержать его прежде, чем он войдет в ресторан.
– Но ты увидела его только в последнюю секунду.
– Я – да. Но коллеги заметили его еще на улице. Они видели, как он входит в бутик. А я велела им подождать. Сказала, что теперь он у нас в руках, что он точно поднимется повидаться со своей девушкой. Что я пригляжу за ним и не дам ему уйти. Все выходы были под наблюдением, бежать ему было некуда, мы могли действовать без спешки. Строго говоря, не я отвечала за операцию, но французские коллеги последовали моему совету. В отчете они написали, что, цитирую, «полагались на мой опыт и знание предмета». Это был величайший провал французской – а может быть, и европейской – полиции за последние полвека. Никто не хотел брать на себя ответственность за подобное фиаско. Подал в отставку префект, едва не сняли шефа французской полиции, посольства разругались в пух и прах. С тех пор у нас не слишком теплые отношения с французами.
