По словам Пинны, они с Белломо потеряли друг друга из виду во время дальнейшей службы, но год спустя, после демобилизации, вновь встретились в родном городе. Белломо явно не нуждался в деньгах, он вел едва ли не роскошный образ жизни. Он неоднократно проявлял к Пинне щедрость и дружеское расположение, однако избегал разговоров об армейских временах. По словам Пинны, у него сложилось впечатление, что Белломо стыдится или волнуется из-за чего-то, что произошло с ним в тот период.
Единственное, в чем Белломо признался после настойчивых расспросов Пинны, – это то, что причина его тревоги была связана с «маленьким мальчиком», причем Пинна изначально подозревал его в педерастии, хотя в тот период сексуальная жизнь Белломо не выходила за рамки нормы – он находился в постоянных романтических отношениях с Калабро, которая позже стала его первой жертвой. Впоследствии Белломо, находившийся в бегах после убийства Калабро, остался без средств к существованию и вступил в преступный сговор с Пинной. Совместно они совершили кражу со взломом и серию вооруженных ограблений, что в 1999 году привело к аресту и последующему тюремному заключению Пинны. В течение этого периода, по собственному утверждению Пинны, всякие контакты с Белломо прервались. Он знал лишь, что Белломо все еще скрывается от сил правопорядка и, по мнению нескольких общих знакомых, возможно, находится за рубежом.
В 2010 году Пинна, будучи уже болен, вышел из тюрьмы, устроился разнорабочим в строительную фирму и, по его словам, разорвал все связи с криминальным миром. К его великому удивлению, в начале 2013 года Белломо неожиданно нанес ночной визит к нему домой. Белломо, раненный в перестрелке, произошедшей в окрестностях Латины во время проверки на дороге, небезосновательно полагал, что на него объявлена облава, и попросил Пинну об убежище. Он сообщил Пинне о своем намерении пешком пересечь французскую границу и укрыться в квартире своей любовницы, некой Каролины Вонг, франко-китайского происхождения, которая работала гардеробщицей в модном парижском ресторане. Помимо этого, как утверждал Пинна, Белломо также признался, что совершил огромную ошибку, когда в своем отчаянном положении согласился на предложение «поработать», сделанное ему бывшим армейским начальником – ранее упомянутым Немцем. В последующие дни, когда Пинна ухаживал за выздоравливающим после ранения Белломо, тот постепенно выложил ему некоторые подробности. По его словам, «работа», деталей которой Белломо не раскрывал, проходила в административной области Марке, неподалеку от города Фано, и он согласился на нее, чтобы получить сумму денег, достаточную, чтобы он смог начать новую жизнь. Он добавил также, что терзается угрызениями совести из-за того, что совершил, поскольку, как он выразился, в дело снова был «замешан маленький мальчик». После недельного пребывания в доме Пинны Белломо, рана которого зажила, отправился во Францию, предварительно сообщив Пинне, каким образом тот может в случае необходимости с ним связаться. Поскольку Пинна никогда, даже во время тюремного заключения, не обманывал его доверия, Белломо считал его верным и надежным человеком.
Должен сказать, что показания Пинны, приведенные мною здесь в сокращенной форме и хронологическом порядке, в действительности были даны мне на протяжении нескольких встреч, проходивших в моей квартире, в квартире Пинны и в больнице. Его рассказ о вышеупомянутых событиях был путаным и часто прерывался приступами гнева, рыданий и полной афазии. В одну из наиболее эмоциональных минут Пинна поведал мне, что сотрудничает и беседует исключительно со мной, поскольку не доверяет ни магистрату, ни моим сослуживцам. С течением лет он убедил себя, что действительной целью задания, порученного ему в декабре 1989 года и связанного с подкреплением части, к которой принадлежал Белломо, было сокрытие серьезной аварии на атомной станции в Каорсо, которую власти утаили от общественности.
Пинна считал, что людей, подвергнувшихся радиационному облучению, тайно лечили в ангаре, который ему было поручено разобрать, и что упомянутый Белломо во время их первой встречи мальчик не являлся жертвой противоестественной похоти последнего, как он полагал изначально, а погиб от лучевой болезни. В качестве подтверждения правдивости своих слов он передал мне жестяной свисток, оставленный у него Белломо перед побегом во Францию. По мнению Пинны, свисток принадлежал тому самому ребенку, и Белломо берег его как трагическое воспоминание о событиях того времени. Пинна не сомневался, что его болезнь также является последствием радиации, воздействию которой он подвергся ночью 1989 года, поскольку на нем не было защитного костюма.
Как вы можете заключить из настоящего отчета, история Пинны выглядела просто маниакальным бредом. Тем не менее, ожидая от него получения сведений, необходимых для поимки Белломо, я посчитал своим долгом провести дополнительные изыскания. Как я и предполагал, выяснилось, что на АЭС в Каорсо не происходило никаких серьезных аварий, за исключением случившейся в 1985 году незначительной утечки радиоактивной пыли, воздействию которой подверглись несколько сотрудников станции без всяких негативных последствий для здоровья. Если бы в последующие годы имели место другие инциденты, то информация о них, несомненно, стала бы достоянием общественности, поскольку в те времена так называемые антиядерщики тщательно следили за деятельностью всех атомных электростанций, что подтверждает тот факт, что ранее упомянутая утечка получила широкую огласку в прессе и даже послужила предметом парламентского расследования.
Что же касается военной службы Белломо, полученные мною данные не совпадали с рассказом Пинны. Запросив сведения в Министерстве обороны, я получил в ответ краткую записку, согласно которой Белломо был признан непригодным к несению службы. По этой причине, а также из опасения, что показания Пинны будут сочтены полностью недостоверными, я совершил недопустимый проступок, доложив господину магистрату лишь о последней части моих разговоров с Пинной, касавшейся адреса местонахождения Белломо в Париже, поскольку посчитал эти данные достаточно надежными. После этого я начал совместную с французскими силами правопорядка операцию, которая должна была привести к его аресту. Ввиду щекотливого характера дела, а также для того, чтобы защитить свой отдел в случае, если показания Пинны о Белломо окажутся плодом его фантазии, я доверил эту задачу моей самой способной сотруднице и заместителю Коломбе Каселли.
Однако вскоре моя уверенность в верности собственных суждений относительно соотношения фантазий и реальности в рассказанной мне Пинной истории была подорвана двумя печальными событиями. Первым из них был страшный исход операции по поимке Белломо, приведшей к кровопролитию, напоминать о котором излишне. Вторым стала смерть Пинны, который лишил себя жизни, повесившись в своем доме в тот же день, когда попытка ареста Белломо окончилась столь трагическим провалом.
В эти черные дни, ставшие для меня еще более злополучными в связи с кончиной моей жены, пока я с величайшей скорбью координировал работу собственного подразделения, во мне впервые зародился червь сомнения. Сколько бы я ни гнал его от себя, он лишь все больше точил мне душу. Надуманную гипотезу о мнимой утечке радиации я решительно отвергал, но начал задаваться вопросом: что, если воинская часть без знаков различия, в которой якобы служил Белломо, действительно существовала? В отличие от прочих небылиц Пинны, рассказ о встрече с Белломо был ярким и подробным, и все его детали казались совершенно разумными и связными. Но если это было так, следовательно, министерство скрывало правду в государственных интересах, которые, как ни грустно это признавать, до сих пор вынуждают его частично покрывать деятельность органов, занимающихся борьбой с терроризмом. Я спрашивал себя, не лежит ли на мне ответственность за произошедшее, ведь я, что называется, открыл ящик Пандоры, выпустив на свет божий военную тайну, которая успешно скрывалась многие годы и, возможно, была связана с операциями спецслужб по борьбе с последними из диверсантов, развернувших в семидесятые годы подрывную деятельность вокруг АЭС в Каорсо.
