Они держались за пикапом Валле, пока не очутились в квартале Боскетто перед односемейным домиком, который отличался от остальных выходящих на улицу домишек разве что цветом гаражной двери. Крошечный огороженный садик, пышно засаженный цикламенами, охраняла целая армия садовых гномов. Коломба поставила машину в гараж и накрыла брезентом. Валле припарковался позади них.
Валле попросил их подождать несколько минут, пока он поговорит с хозяйкой, после чего увешанная браслетами и цепочками женщина лет шестидесяти с крашеными волосами провела их в меблированную, как швейцарское шале из рекламы, гостиную. Над газовым камином висел написанный маслом двойной портрет хозяйки в юности и мужчины в охотничьем костюме. Ванда немедленно заключила в объятия Данте, который робко жался к окну, стараясь не показывать, насколько ему неловко находиться в этом чужом месте. Он чувствовал, что ему здесь рады, поэтому и сумел заставить себя войти, но температура его внутреннего термометра держалась на высокой отметке.
– Вот ты какой, сын Аннибале, – проворковала женщина с таким сильным диалектальным акцентом, что Коломбе стоило немалого труда разобрать ее слова. – Дай-ка тебя хорошенько разглядеть.
– Здравствуйте, синьора, – смущаясь, ответил напряженный, как струна, Данте.
– Обращайся ко мне на «ты». Не представляешь, как давно я мечтала с тобой познакомиться. – Она погладила его по щеке, и Данте склонил голову набок, как домашний кот.
Коломба подумала, что в жизни Данте, должно быть, было слишком мало ласки и тепла.
– Синьора… – начала она.
Женщина повернулась к ней. Тени на ее веках были того же оттенка голубого, что и висячие серьги.
– Зовите меня Ванда.
– Ванда, господин Валле ввел вас в курс дела?
– Да. Сказал, нельзя никому рассказывать, что вы здесь.
– Мы постараемся не слишком злоупотреблять вашим гостеприимством, – продолжала Коломба. – Но вы должны понимать, что, если нас обнаружат, у вас будут большие неприятности из-за того, что вы нам помогали.
– Но вы ведь ни в чем не виноваты, правда? – спросила Ванда.
– Правда. Мы не сделали ничего плохого. Но это ничего не меняет. Вас обвинят в укрывательстве разыскиваемой за убийство беглой преступницы.
Ванда криво улыбнулась:
– Хотите меня напугать?
– Нет. Я лишь хочу, чтобы вы понимали, чем рискуете.
Ванда оглянулась на Валле, который расселся в кресле со стаканом виски в руке.
– За вас поручился Аннибале.
– Только за сына! – проворчал он. – Девицу из полиции я знать не знаю. Но в данный момент они, как я погляжу, неразлейвода.
Ванда вздохнула:
– Значит, придется принять обоих.
– Спасибо, Ванда, – с искренней признательностью сказала Коломба. Еще недавно она бы посчитала эту женщину преступницей за помощь беглецам, скрывающимся от служителей закона.
– Я покажу вам, где ванная. Вы, наверное, хотите освежиться.
Первой отправившаяся в ванную Коломба надела полиэтиленовую шапочку, чтобы не намочить свежеокрашенных волос, и стояла под душем, пока не сморщились подушечки пальцев. Выданные ей Вандой чистое белье и футболка отлично сели, и, выйдя из ванной, Коломба чувствовала себя почти по-человечески.
Данте с недовольным лицом сидел в гостиной с Валле. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что они поругались. Должно быть, поэтому Ванда и удалилась в кухню.
– Ты мне хоть немного горячей воды оставила? – спросил Данте.
– Да, иди давай.
Он так опасливо выскользнул из гостиной, словно в каждом углу мог поджидать неприятный сюрприз. Несколько секунд Коломба и Валле в полном молчании смотрели друг на друга.
– Это вы вбили ему в голову эту чепуху? – внезапно спросил из глубины кресла Валле.
– Какую чепуху?
– Что он должен поймать своего похитителя, учинить самосуд!
Коломба подтянула к себе стул и села на него верхом напротив Валле.
– Учинять самосуд никто не собирается. Единственное, о чем я его прошу, – это помочь мне спасти детей. Уж и не знаю, кто кого убедил. Это была командная игра.
– Если Данте сдаст вас полиции, у него больше не будет никаких проблем, – сказал Валле.
– И вы постарались уговорить его это сделать?
– А сами как думаете?
– Думаю, если Данте вас послушает, это разрешит его проблемы с полицией. Но только с полицией.
– А кто еще может устроить ему проблемы?
Коломба прищурила блеснувшие кобальтово-зеленым глаза:
– Вы знаете кто.
Валле сделал глоток виски.
– Вы спите вместе?
Коломба почувствовала, что краснеет, и еще больше разозлилась:
– Если бы и так, вас это не касается.
– То есть спите.
– То есть не лезьте в чужие дела.
– Он мой сын. И мои дела.
– Он способен сам о себе позаботиться.
– Правда? – фыркнул Валле. – Пожалуй, вы единственная в мире, кто так считает. И та дурь, которой он по вашей милости мается, только усугубит его состояние. Если он не загремит за решетку вместе с вами.
Коломба изучающе посмотрела на него, но его толстое лицо было непроницаемым. Он напоминал то ли жирного шелудивого кота, то ли потрепанного Будду.
– Вас действительно не волнует, что тот, кто истязал вашего сына, все еще на свободе?
– Даже если бы это было правдой…
– Это правда, – холодно сказала Коломба.
– Не думаю, что сыну следует его разыскивать. Возможно, для Данте будет лучше, если он обо всем этом забудет и уедет как можно дальше отсюда. А вы могли бы поехать с ним.
– Звучит скорее как предложение, чем как предположение.
Валле залпом осушил стакан и подлил себе виски из стоящей на стеклянном столике бутылки.
– Я богат, госпожа Каселли. Часть полученных от государства денег я подарил сыну, а остальные вовремя вложил в ценные бумаги, и мне повезло. За исключением скромной суммы, достаточной, чтобы протянуть немногие оставшиеся мне годы, я готов предложить вам все, что у меня есть. Купите билеты в любой конец земли. Черт, да купите хоть гребаный остров! Вы из полиции и наверняка найдете способ выехать из страны.
– Так вот какого будущего вы желаете для сына. Хотите, чтобы он всю жизнь провел в бегах?
Валле осушил второй стакан и налил себе третий.
– Много лет назад мне уже пришлось оплакивать его смерть. Я не хочу, чтобы это повторилось.
– В данный момент другие родители точно так же оплакивают детей, которых считают погибшими.
