– Мебель, медикаменты, книги, но в основном мешки с одеждой.
Данте напрягся:
– Мешки с одеждой?
– Да. В мешках были ношеные вещи. Гражданские, не военные. Было противно к ним прикасаться, потому что они были грязными и все провоняли. Но бо́льшая часть одежды была в мешках, и мы всю ее сожгли. Помню, Пинна при виде одежды буквально остолбенел.
– Почему? – снова спросил Данте, сверля его глазами.
Ноггини замялся:
– Столько лет прошло.
– Попытайтесь вспомнить, – гипнотизируя его взглядом, как удав кролика, сказал Данте.
– Он потом говорил, что для взрослых вещи были слишком маленькие. Что одежда была детская, мальчиковая.
Коломба и Данте молчали.
Ноггини смущенно продолжил:
– Но скорее всего, он ошибался. Бо́льшую часть мешков мы так завязанными и сожгли. И потом, откуда в армии дети? – Данте и Коломба продолжали молчать, и Ноггини испугался, что ляпнул лишнего. – По телефону Фабрицио сказал, что считает, будто одежда принадлежала облученным детям. А склад служил чем-то вроде секретного госпиталя, поскольку военные скрывали утечку радиации. Но как я вам уже говорил, это бред…
Опомнившись, Коломба достала из кармана поляроидный снимок:
– По словам Пинны, помимо вас, там были и солдаты из другого отряда. В камуфляже без знаков различия. Это они?
Ноггини взглянул на фотографию.
– У меня не слишком хорошая память на лица… Помню, в то время солдаты из другого отряда меня немало напугали, а теперь кажутся обыкновенными малолетними пацанами. Кроме него, – добавил он, показав на Немца. – Он пугает меня и сейчас. По-моему, это был их командир, но я не уверен. Простите. – Он вернул снимок Коломбе.
– Что еще вам запомнилось?
– То, что я сказал Фабрицио. Я видел, как солдаты из другой части загружают грузовик цистернами с керосином. Фабрицио спросил, уверен ли я, что это был керосин, и я сказал «нет». – Он посмотрел на Коломбу, потом на Данте. – Все носился со своей ядерной теорией.
– Он считал, что в цистернах могли находиться ядерные отходы? – спросила Коломба.
– Вот именно, но я сказал, что тогда мы все бы заразились, а это не так.
– Почему? – спросил Данте.
– Потому что я знаю, где они захоронены.
– Откуда вам это известно, господин Ноггини? – спросила Коломба.
Ноггини прислонился к дверце машины. Все это время ему приходилось поворачиваться, чтобы взглянуть женщине в лицо, и у него начинала побаливать шея. Однако, несмотря на ее дурацкий цвет волос, ему было на что посмотреть.
– Как я говорил, я работаю в муниципалитете. Мне довелось составлять список местных гравийных карьеров. В Кремоне добывают гравий и субстрат. Но надо сказать, что бо́льшая часть карьеров уже много лет закрыта. Некоторые из них превратили в свалки для утилизации асбеста или попросту забросили.
– Спасибо за разъяснения, – нетерпеливо сказала Коломба. – Вернемся к цистернам.
– Я слышал, как солдат из другой части говорил с водителем грузовика. Он велел ему ехать к карьеру Комелло, что на реке Адда, между Пьяченцей и Кремоной. Карьер уже тогда был закрыт.
– Это был один из карьеров, что вошли в ваш список? – спросил Данте.
– Я вспомнил об этом только после разговора с Фабрицио. Сами знаете, как бывает: вроде бы напрочь о чем-то забыл, и вдруг оно всплывает в памяти… Я сверился с документами. В восемьдесят девятом вышло постановление превратить карьер в свалку для утилизации промышленных отходов. Тогда это еще не запрещалось законом.
– Но этого так и не произошло, – сказал Данте.
– Да. Его превратили в зону реинтродукции дикой природы. – Мобильный Ноггини завибрировал. Он взглянул на экран, но на звонок не ответил. – Жена уже волнуется. Мне и правда пора возвращаться.
– Оставьте нам, пожалуйста, адрес карьера.
Ноггини поспешно назвал им адрес и вышел из машины.
Коломба пересела за руль, включила навигатор и завела автомобиль.
– Не так-то просто будет отыскать на свалке цистерны двадцать пять лет спустя, – сказала она Данте, который сидел с таким видом, будто его мозг вращается на максимальных оборотах.
– Ты разве не слышала, что сказал Тухлоногий? Карьер так и не превратили в свалку.
– Но цистерны наверняка не лежат на виду. Иначе кто-то бы их убрал. Например, те же, кто их там и бросил.
– Уверен, есть способ их найти. Разве у полиции нет георадаров?..
– Есть. Мы используем их при поиске захороненных тел. Только вот мы с тобой не полицейские.
«Больше не полицейские», – мысленно добавила Коломба.
– Но радар-то мы можем купить. Или металлоискатель, как у охотников за сокровищами. У отца есть деньги, можно нанять хоть целую сотню человек, чтобы они нам помогли…
– Пока сами мы гнием за решеткой.
– Тогда это уже будет не важно.
– Думаешь, найдя цистерны, мы получим ответы на все наши вопросы?
– Не на все. Но по крайней мере на один.
– На какой же?
Данте молча показал ей на дорожный знак, установленный на провинциальной дороге сразу за небольшим скоплением домов. Надпись гласила: «БЫВШИЙ КАРЬЕР КОМЕЛЛО – ЗЕЛЕНЫЙ ОАЗИС». Стрелка указывала в направлении едва различимой в темноте грунтовой дороги. Коломба свернула на грунтовку. Ей то и дело приходилось притормаживать на ухабах. Когда дорога оборвалась, они вышли из машины и пошли пешком, освещая путь найденным в пикапе электрическим фонарем. Карьер они нашли без особых усилий: не заметить его было невозможно. Теперь им стало ясно, что представляла собой «зона реинтродукции дикой природы», о которой говорил Ноггини.
Залежи гравия располагаются вблизи грунтовых вод, и по окончании добычи – особенно если она велась на слишком большой глубине, а площадка карьера не была запечатана – воды начинают подниматься.
Тайны, упрятанные в цистерны Отцом и его людьми, были погребены под миллионами литров воды. Карьер превратился в озеро.
18
Кабинет на шестом этаже здания на улице Сан-Витале пропах застарелым табачным дымом и кожей старого красного дивана, стоящего у стены. Прислушиваясь к дорожному гулу, проникающему сквозь закрытое окно, Курчо подумал, что у всякого города свой голос. Бывало, по утрам он, полупроснувшись, не мог вспомнить, где находится, и, лежа с закрытыми глазами, пытался угадать это по шуму. У каждого города свой свет, свои неповторимые закаты и рассветы.
Было десять вечера, и Курчо, не спавший больше двадцати часов, отчаянно боролся со сном. Его нисколько не радовала мысль о том, что по выходе из участка его ждет убогая каморка, где ему придется жить до тех пор, пока не будет готова квартира, выделенная министерством. Тогда к нему сможет переехать жена и перевезти вещи. Чтобы открыть все коробки, уйдут месяцы, и еще больше – чтобы понять, что из вещей потерялось по пути. Некоторые коробки стояли не разобранными еще с прошлого переезда, когда его перевели из Палермо в Реджо-ди-Калабрию. В чем он нисколько не сомневался, так это в том, что придется снова купить забытый им на ночном столике недочитанный роман Коэльо, – одному Господу известно, сколько раз он заново брался за него с первой страницы, но книжица неизменно навевала на него сон.
