— Только что пачку сдал, — напомнил Валдаев о материалах из «Прогрессора».
— Читал, — вздохнул бывший «молодой коммунист». — Вяловато, знаешь ли. Доклады ученых сухарей, узкоспециальные споры… Вот про Королеву Космоса свежо. Оригинально. Читателю интересно.
— Батюшки, — застонал Валдаев.
— Надо бы с ней интервью сделать, — задумчиво произнес главред.
— С Королевой?! Вы серьезно?
— А я когда шутил?
— Да уж, — согласился Валдаев…
Часы в тот день ползли медленно. Вредность есть такая у времени. Когда ты его торопишь, оно ползет медленно. Когда же хочешь задержать мгновение, оно пролетает со свистом, как пуля.
Почти весь рабочий день Валдаев проторчал на работе. Делал звонки по телефону, вычитывал материалы. Редактировал письма читателей типа «Моя бабка была колдуньей, а дед — упырем». Но голова была занята совершенно другим. Голова была занята Эллой.
Но вот наконец час приблизился. При определении места встречи они были не оригинальны. В четверть шестого у памятника Пушкину.
У выхода из метро он купил цветы и выбрал позицию недалеко от знаменитого как в культурных, так и в противоположных кругах памятника. Рядом скучающе слонялись московские проститутки, с тоской глядя на катящиеся по Тверской машины. Когда авто тормозили, девахи оживлялись.
Еще больше девиц было напротив, у «Макдоналдса» — вместе с бригадиршами и быками, охраняющими их покой. Раньше у памятника кишмя кишели панки, металлисты, голубые, но в последнее время они куда-то подевались.
— Не меня ждешь, мальчик? — подвалила одна из дам легкого поведения к Валдаеву.
— Нет, не похожа, — буркнул он.
— Ну, если твоя сучка продинамит, заходи.
Элла не продинамила. Она появилась минута в минуту.
— Это вам, — протянул он ей цветы.
— Очень романтично, — сказала она и взяла его под локоть.
* * *
Валдаев никогда не был любителем кабаков и баров. Для него ощутимо в их дымной сигаретной атмосфере сгущались грубая агрессия и похотливые устремления. Он не любил кабацкую публику — довольных собой и жизнью здоровяков с золотыми цепями, белокурых кукол в мини-юбках. Правда, он не прочь был отведать хороший обед в ресторане и нередко позволял себе это — денег аномальная тематика на это пока давала.
Но не гулять же с дамой по реставрируемым московским улочкам и не кормить ее эскимо. Поэтому он сразу предложил ей зарулить в ближайший бар. И она с готовностью согласилась.
Что было в тот вечер? Подробности не слишком долго задержались в его памяти — что они заказывали в баре, какая музыка там звучала. Но зато он прекрасно помнил слова, которые говорил ей. Он даже помнил свои мысли и мог пройти по следам своих тогдашних душевных порывов.
С ней сразу все пошло легко. Не так часто Валдаев встречал людей, при общении с которыми он не терялся, не краснел, не изнывал от необходимости острить, вести умную беседу. В общем, людей, с которыми можно хорошо поговорить, а то и помолчать.
Они быстро и просто, без брудершафтов и прочих пошлостей, перешли на «ты». Через полчаса ему казалось, что Эллу он знает давным-давно. И как-то естественно, само собой, за бокалом легкого итальянского вина получилось то, что Валдаев так обожал, — душевное человеческое общение. Это большая роскошь в наше время — выкладывать про себя что-то твое личное в надежде на то, что это интересно собеседнику, в надежде на понимание, а то и на сочувствие. Это опасная тропа. Здесь слишком близка пропасть конфуза. Здесь по пятам идет вечный страх людей склада Валдаева — показаться дураком и слюнявым ничтожеством.
Элла была подкупающе искренна. И вместе с тем напориста. Она хотела знать все о собеседнике. Она относилась к людям, которые обожают ставить точки над «i», любят расставлять акценты. Поэтому разговор с ней немножко походил на допрос.
— Сам из Москвы? — спросила она.
— Если бы. Из глубинки. В Москву еще в детстве сослан. У бабушки жить.
— И бабушка?
— Она умерла.
— Извини… А что закончил?
— МГУ.
— А я медицинский. — Элла отхлебнула коктейль и поудобнее устроилась на мягком стуле, провела наманикюренным ногтем по расплескавшейся на полировке стола жидкости — получилась едва видимая прямая линия. — Три года назад.
— Ты больше на студентку похожа.
— Льстишь. Я уже старая дева, — улыбнулась она. — Знаешь, грезила клятвой Гиппократа. Врачебные подвиги манили. Это кому надо?
— Кому-то надо.
— Никому ничего не надо, — она махнула рукой. — Работала в поликлинике. Деньги — сам понимаешь какие. Вспомнила, что владею английским без словаря. И компьютером. Устроилась в фирму. Повезло мне сильно.
— Денег много платили?
— Не в этом счастье… Шеф голубой попался.
— И…
— Не понимаешь? Ему девочки не нужны были. Так что я еще могла побыть романтичной барышней. Пока фирма не сгорела.
— А сейчас?
— Подрабатываю в одной клинике… А ты, значит, журналист.
— Он самый.
— Криминальная эротика?
— Инопланетные новости. Вести с фронтов борьбы с барабашками. Сообщения с передовых шабашей.
— Понятно. Шизуха.
— Верно. Как мой шеф говорит, шизуха, порнуха и чернуха — три кита современной журналистики.
— И что — с детства писал об этом?
— Нет. До тарелок в одной крупной газете был обозревателем по детскому воспитанию и по моральным проблемам семьи.
— Специалист?
— Да какой специалист? Ни шиша не понимал я в этих семейных проблемах. И в воспитании. Знаешь, моими статьями зачитывались старые ведьмы и молодые вертихвостки. Я получал пачки писем от них, некоторые были исповедальные. Сперва отвечал, потом плюнул, зная, что от любимца публики до ее врага — один шаг.
— А теперь пишут?
— Еще как. Большей частью шизофреники, общающиеся с Сириусом посредством пейджера.
— В общем, жизнь у тебя содержательная, — улыбнулась Элла.
— Да вообще не жалуюсь, — он смутился, поняв, что опять начинает говорить лишнее.
— Ты не женат. Живешь в пустой квартире. Обожаешь порядок, — перечисляла Элла. — Правильно?
— Правильно.
— Разведен?
— Разведен, — вздохнул Валдаев.
— Жена убежала с «новым русским», прихватив дочку.
— Почти. Только не дочку, а сына. Что, на лице написано?
— Написано, — засмеялась она.
Он отвел глаза, внутренне зажавшись, но она положила свою узкую ладонь на его мягкую, давно не знавшую физической работы и редко державшую что-то тяжелее, чем авторучка, руку.
