— Крутой, — еще шире улыбнулся татарин. — У меня аж поджилки затряслись.
Валдаев прижмурился. На него напал ступор. Он понял, что теперь для него начинается настоящий кошмар. Все происшедшее раньше было только предисловием к этой книге ужасов…
* * *
«Все начинает рушиться. Мир ополчается против тебя. А я защищена, я отдана ему», — так, кажется, говорила сатанистка. Что ж, она была права. Но права только наполовину. Мир действительно обрушился на Валдаева. Но вот только саму Наташу не защитил тот, кому она посвятила себя…
Что могло быть хуже? Он за решеткой, обвиняемый в убийстве. Что дальше? Дальше только боль, унижение, погибель…
Татарин напротив него качнулся и неожиданно протянул руку:
— Здорово, убивец. Я — Мусса. Это — Гога. Вон тот — Колян. Это — Клык… Спать там будешь… Не боись, ты тут ненадолго.
— Почему? — спросил Валдаев, ощущая, что тягучая атмосфера вокруг него начинает разряжаться.
— По убийству сидишь, — пояснил миниатюрный, чахоточный Гога, сидящий с ногами на нарах. — Особо тяжкое преступление. Под подписку тебя никакой следователь не выпустит. В СИЗО поедешь.
— Куда? — не понял Валдаев.
— Чего, сегодня на свет народился? — хмыкнул Мусса. — В следственный изолятор. Здесь так — только задержанные на трое суток сидят. А потом — или воля. Или СИЗО.
— Передачку-то есть кому принести? — причмокнув, осведомился татуированный бугай Клык.
— Некому, — вздохнул Валдаев.
Все родичи Валдаева жили в Оренбургской области. Мать была учительница, отец — инженер, крепкий, властный, почти непьющий. Двое братьев и сестра все в них — учитель, председатель колхоза и врачиха. Еще давно маленького Валерика, как подававшего надежды, игравшего на пианино, с абсолютным слухом (вот уж что в жизни вообще не пригодилось!), отличника, направили к бабушке в Москву, чтобы сделать из него интеллигента. Действительно, лучше, чем бабушка, с этой задачей не справился бы никто. Доцент института культуры, старая интеллигентка, она споро взялась за воспитание пухленького, умненького внука, водила его за ручку. Мальчишки из класса называли его маменькиным сыночком — правильнее было бы бабушкиным внучком, но маменькин сынок было обиднее. Бабушка умерла, оставив ему квартиру и множество старых вещей. Рана эта для него была незаживающая.
Родственники к нему относились как к большому чудаку, изредка наезжали, но не особенно напрягали. Сам он в Оренбуржье наезжал раз в два года. Он не любил те места. Они его раздражали, поскольку от семейного спокойного провинциализма у него не осталось ничего, за последние двадцать пять лет своей жизни он стал типичным москвичом, который не мыслит себя вне гигантского муравейника, который болеет Москвой и сидит на ней, как наркоман на героине…
Он подумал, что надо попросить приехать старшего брата.
Тот поможет с адвокатом и вообще подскажет, как и что. Брат хваткий, деловой, создан для того, чтобы решать труднорешаемые вопросы…
— За дело хоть девку пришил? — спросил Мусса.
— А вы откуда знаете? — спросил Валдаев.
— Тут телефон быстро все разносит. Так за дело?
— Не убивал я ее!
— Э, так все говорят… Вообще, если убил, это еще не значит, что ты убийца, — рассудительно произнес Мусса, усаживаясь в позе лотоса на нары. — Захотелось убить, убил. Потом раскаялся. Через час ты уже изменился внутренне. Ты уже другой человек, который никого бы не убил. Значит, ты уже не убийца. За что судить, спрашивается?
— Ну, Мусса, даешь. Философ, — с уважением хмыкнул Клык.
— Бродячий философ, — поддакнул татарин. — Был порыв — я украл. А сейчас не украду, оставь хоть двести тысяч рублей передо мной. Правда, братва?
— Ага, — кивнул Клык.
— Значит, я не вор. И нечего тут — следствие, суд.
— Только почему у тебя три ходки? — спросил Клык.
— Люди меняются, — развел руками Мусса. — Признаюсь, иногда я становлюсь вором. Но сейчас я не вор. Сейчас я хороший мужик. Так что, если и убил ее, не стесняйся, лысый. Дело житейское.
— Никого я не убивал!
— Не убивал так не убивал. Все равно меньше чем десять лет не дадут.
— Десять? — переспросил Валдаев почти шепотом.
— А то и больше. Хотя за бабу многовато…
Валдаев пристроился на краешке нар. И оцепенел. Мыслей почти не было. Клубком ворочались страхи и ожидания. И вертелось в голове — десять лет, десять лет. Эта цифра была как гигантская глыба, готовая погрести его под себя.
Местные обитатели о чем-то рассказывали, гоготали, но Валдаев к ним не прислушивался. Он благодарил судьбу, что на него не обращают внимания. Он слышал, что бывает гораздо хуже. Что этот путь начинается с издевательств над людьми, с избиений. От мысли, что его могут избить, унизить, стало совсем дурно. И Валдаеву вдруг захотелось умереть. Вырваться из этого такого недружественного ему мира… Десять лет! Да ему не выжить здесь и месяца!
Сколько так прошло времени? Часа три. Валдаев так и просидел на краешке нар. Он сидел бы дальше, если бы дверь со скрипом не открылась.
— Валдаев, на выход, — сказал выводной.
Валдаев поднялся.
Мусса напутствовал:
— Ты, лысый, лучше во всем признайся. Меньше дадут.
Валдаев кивнул. Он знал, что сейчас все пойдет уже по которому кругу — допросы, вопросы, угрозы. Но все равно, когда вышел из камеры, ощутил себя так, будто выбрался из тесной одежды. Сразу стало легче дышать.
Его провели в кабинет в том же здании. Это был другой кабинет, более просторный, с длинным столом, с телевизором в углу. На стене висел «План расстановки патрульных нарядов на территории, обслуживаемой ОВД муниципального округа». Это был кабинет какого-то местного начальника.
Во главе стола сидел майор Кучер. Он был чем-то сильно недоволен.
Он протянул Валдаеву распухший от вещей большой бумажный пакет и какой-то документ на ломкой желтой бумаге.
— Вот здесь распишитесь. В пакете проверьте, все ли вещи на месте.
Валдаев послушно расписался, еще не осознав, что происходит. Тупо открыл конверт, посмотрел на паспорт, карточку Союза журналистов, ключи, деньги, которые пару часов назад извлекли при обыске из его карманов.
— Это что? — вяло спросил он.
— Отпускаем вас, — устало произнес майор.
— Нашли убийцу?
— Нет. Не нашли… Прокурор считает, что оснований для вашего задержания нет.
— Правильно. Я никого не убивал.
— Не будем возвращаться к пройденному… Следователь прокуратуры полагает, что вы не убивали. И решил, что у него есть основания для подобных выводов…
— Он все понял.
