— Домосед, — она поцеловала его сверху в лысину. И Валдаев ощутил, как дурные мысли если и не ушли, то немного подвинулись. Притаились. Никуда эти мысли поганые не денутся. Набросятся очень скоро с новой силой. Но теперь рядом Элла. Она умеет отгонять дурные думы.
Он привстал и потянулся к ее губам своими губами. Она неожиданно с силой отодвинула его.
— Подожди. Неприлично совращать девушку, находящуюся в состоянии опьянения. Мне нужно умыться. Смыть грим. И обдумать свое поведение на свежую голову, — она засмеялась, встала, слегка качнулась и отправилась в ванную.
Валдаев так и не встал с ковра.
Он услышал, как в ванной полилась вода, и его передернуло. Так же лилась вода в той ванной, в которой лежало несколько часов назад обнаженное тело с перерезанным горлом.
Застонал слабо: он обхватил голову. Голова вдруг разболелась. Все пошло вкривь. И он как наяву ощутил тот же легкий, но назойливый, туманящий сознание запах, как и на квартире Наташи.
Он встряхнул головой и закусил зубами руку. Боль привела его в чувство… Стоп, надо брать себя в руки. Слишком близко сейчас он от бездны безумия. Ничего, рядом Элла. Он уцепится за нее, как утопающий за спасательный круг… Или за соломинку?
Она пробыла в ванной минут пятнадцать. Вышла уже твердой походкой. На ней был длинный махровый халат, оставшийся еще от Лены.
— Все, теперь перед тобой трезвая девушка, — Элла упала на диван. — Правильно?
— Да, конечно…
Она потянулась к выключателю и хлопнула по нему. Зажглась хрустальная люстра в свои пять ярких ламп.
— Да будет свет, — провозгласила она.
Он зажмурился, потом открыл глаза. И увидел, что Элла озадаченно смотрит на него.
— Валера, что-то случилось? — спросила она.
— Почему ты так думаешь?
— Ты не смотрел на себя в зеркало?
— Что, неважно выгляжу?
— Мягко сказано. У тебя вид, как у человека, проигравшего машину, квартиру и дачу в пирамиду МММ.
— Если бы… — он запнулся. Он был не в силах рассказать ей. К языку как прилепили гирю.
Она взяла его за руки, посмотрела в глаза — с тревогой и ожиданием. И приказала:
— Рассказывай.
Тут его прорвало. Он говорил, говорил, говорил. Элла слушала внимательно, не перебивая. Наконец он выдохся, замолчал.
Она прижалась к нему.
— Что делать, что делать? — прошептал он.
— Ничего.
— Как?
— Ты ничего не можешь сделать. Тебя несет, как ветку в водопаде. Что ты можешь теперь, кроме глупостей?
— Но…
— А что ты можешь изменить? Зато свихнуться ты можешь без особых усилий… Так что ничего не делай. Помнишь, что Карлсон говорил?
— Что?
— Спокойствие, только спокойствие… Мир такой, каким мы его воспринимаем.
— Пока он не ударит по голове.
— И боль такая, какой мы ее воспринимаем. Забудься, Валера… А я тебе помогу.
Она обняла его.
— Я выключу свет, — прошептал он.
— Не надо. Мне хочется больше света!
Он распахнул ее халат. Стянул его с ее плеч.
Это было гораздо безумнее, чем раньше. Сейчас ему в затылок дышал страх, кралась по его следам погибель, и он хотел получить то, на что ему, может быть, отведен только миг в его жизни. И он был на вершине сладостно-болезненного блаженства. И Элла отвечала ему тем же.
Наконец, она закричала, укусила его в руку, прошептала:
— Еще, еще…
И он с ужасом увидел, что сжимает ее горло в порыве страсти, все сильнее и сильнее.
— Еще…
У него немного просветлело в голове. Он отвалился от нее. Она глубоко дышала. Потом потрогала горло.
— Уф, ты чуть не придушил меня… Валера, ты ведь мог задушить меня!
— Нет, нет, — зашептал он.
— Мог… Но это было прекрасно.
— Прекрасно, — он с ужасом подумал, что мог бы сжать пальцы чуть сильнее… Нет, не мог. В нем слишком ярко звучит колокольчик опасности… Но он не осознавал в тот момент себя. В этой страсти вырвалась наружу вторая, темная, составляющая его Я, о которой долдонят ему все уже неделю… Как далеко он может зайти?
Элла встала, прошлась по комнате. Присела обратно на диван.
Он лежал, уткнувшись в подушку. И вдруг почувствовал, что она смотрит на него. Он приподнялся на локте. В ее взоре была какая-то затуманенность. А еще — напряженное ожидание. Понимание… И страх.
Неужели она боится его? Или… Или что-то знает о нем такое, чего не знает он сам. Но как такое может быть? Бред! У него просто заходят шарики за ролики от переживаний. Это все жрущие его поедом назойливые страхи…
— Элла, — он притянул ее к себе…
* * *
Валдаев вышел из квартиры. У подъезда уже знакомые ему детины около синего «Форда» что-то высматривали. Бычешеий наткнулся на него взором и подался вперед. Валдаев затравленно оглянулся, присматривая пути отступления — проще говоря, куда смыться.
— Вы из девятнадцатой? — спросил, непривычно, заискивающе улыбнувшись, тот, кто помельче, с чубом до глаз, — помнится, напарник величал его Крысом.
— Да, — кивнул Валдаев, нехотя сбавляя шаг.
— Фирма «Локус», — Крыс подошел к Валдаеву и протянул визитку. — Меняем квартиры с доплатой. Хорошие деньги, взамен предоставляем практически такую же жилплощадь.
— Спасибо, мне не надо.
— Чего не надо? — подался вперед бычешеий, по нему было заметно, что он не прочь звездануть клиенту сразу в ухо. — Хоть бы об условиях спросил.
— Нет, спасибо…
— Ладно, еще обговорим, — так многозначительно пообещал верзила, что сердце у Валдаева холодной ледышкой скользнуло куда-то в пятки. — Пошли, Крыс, нам еще в два места.
Валдаев перевел дыхание, стараясь унять противную дрожь в коленках. На фоне прочих неприятностей уже третий по счету за последние дни разговор с этими головорезами казался чем-то второстепенным. Но нервировали его эти типы сильно.
— Сатана вас задери, — прошептал он, направляясь к автобусной остановке.
Карман жгла бумажка с записью адреса прокуратуры и номера кабинета следователя.
Последние три дня его затаскали по разным кабинетам в милиции. Теперь его желал видеть следователь прокуратуры.
За эти дни он стал дерганым, шарахался от собственной тени, не то что от хитро закрученных или прямых, как швабра, вопросов типа: как вы убили гражданку Кольцову? Он с ужасом думал, что с каждым допросом все больше усугубляет подозрения по поводу своей персоны, поскольку не уставал пыхтеть, краснеть, говорить какие-то глупости, в общем, больше всего походил на человека, у которого нечисто на душе и который мечтает избежать заслуженной кары.
