— Ага. Позвоню. С того света. В следующий раз они меня убить обещали. И квартиру мою загнать.
— Это у них не получится, — сказал майор.
— У них получится. У таких все получается. Все создано для них. Это у меня ничего не получится. А у них все получится… У них… — Валдаева понесло. Ему вдруг безудержно захотелось засмеяться. И хохотать так без передыха. У него начиналась истерика. И майор понял это.
— А ну, заткнись! — прикрикнул он, схватил Валдаева за шкирку и встряхнул так, что зубы лязгнули. Это немного отрезвило.
Майор помолчал немножко, позволяя Валдаеву прийти в себя, потом снова осведомился:
— Так как насчет трупа? Это она?
— Я не знаю. Спросите у родственников! У профессора Ротшаля! Я не знаю. Не знаю.
К нему опять подбиралась истерика…
— Все, — майор Кучер собрал фотографии. — До скорой встречи, Валерий Васильевич.
— До свидания, — кивнул Валдаев.
Минут через сорок после ухода непрошеных гостей он наконец собрался с силами, встал и запер за ними дверь.
* * *
По телевизору показывали многосерийный фильм о жизни обезьяннего сообщества. Валдаев случайно начал смотреть его на следующий день после визита бандитов и майора Кучера, записал его и прокручивал уже пятый раз за два дня.
Где-то в заповеднике стадо шимпанзе снимали в естественных условиях. Фильм наталкивал на множество грустных ассоциаций. А заодно и на философские обобщения, типа того, что человеческое общество — аналог этого самого обезьяннего стада.
В шимпанзином стаде было все, как положено. Имелся заматерелый зубастый вожак, способный навалять кому угодно, затащить в кусты самку, которую захочет. Большинство его подданных жили тихо, стараясь не выделяться. Это были обычные обезьяны, вожак на них цыкнет — могут угомониться, но могут показать клыки. Были и слабаки, козлы отпущения. Один из таких, у которого сородичи только что отняли — не от голодухи, а для развлечения — банан, сидел в одиночестве, подальше от других, в унылой задумчивости. Может быть, он был куда умнее своих сородичей, видел дальше, понимал лучше. Но это никого не волновало. Он не мог защитить себя. Не мог взять свое. Поэтому и смотрел с тоской куда-то вдаль, меланхолически пережевывал листья и наверняка думал о несовершенстве своего обезьяннего мира. Валдаев проникся к нему чувством общности душ. Этот съежившийся, хлипкий самец привык получать пинки ото всех. И «девушки» с ним водиться не хотели. Все верно. Горе слабому.
Нет, все-таки человечество пошло дальше обезьян. У такой же вот человеческой особи есть возможность устроиться относительно уютно… Пока не встанешь кому-то поперек и тебя не начнут ломать…
Валдаев вздохнул. Часы показывали двадцать три тридцать.
Он понимал, что это непорядок. Что с психикой у него все хуже. Просмотр фильма затянул его так же, как не так давно подкидывание коробков. Но ничего не мог с собой поделать. Он хотел в очередной раз начать крутить пленку. Но тут зазвонил телефон.
Он поставил аппарат перед собой на журнальный столик. Погладил пальцами его черную, изящных изгибов поверхность. И прикинул — сейчас он берет вон ту хрустальную вазу. Размахивается. И опускает ее на телефонный аппарат. Звон. Хруст. Разлетающиеся куски пластмассы. И никаких проблем. Связи с окружающим миром порваны.
Он вздохнул, поняв, что это бесполезно. Те, кому он очень нужен, достанут его в любом случае. А если расколотить телефон, то его не достанут те, кто нужен ему…
Он поднял трубку.
— Валерий Васильевич, — прозвучал в трубке знакомый голос.
— Ким Севастьянович? Здравствуйте.
— Вечер добрый. К вам не приходили представители из органов?
— Приходили.
— Предъявляли фотографии для опознания?
— Да.
— Меня возили в морг на опознание, — сообщил профессор.
— И что?
— Я не смог опознать наверняка. Мне кажется, это она. Но, может быть, и не она.
— Должен же быть способ установить личность, — произнес Валдаев. Этот разговор не нравился ему. Он затягивал в какой-то темный омут.
— Есть. Генетическая экспертиза. Это в какой-то мере моя епархия. И я обещал помочь следствию. Весь вопрос в том, чтобы добыть материал для сравнительного исследования. Кровь, частички кожи Эллы. Вы не можете помочь?
— Чем?! — обалдел Валдаев. — Вы думаете, у меня есть кровь или кожа Эллы?!
— Нет. Конечно же, нет. Но мог остаться пучок ее волос. Или еще что-то. Сравнительного материала нужно не очень много.
— Нет. Я ничем не могу помочь.
— Жаль… Очень жаль… Хотя по большому счету это не имеет особого значения.
— Почему?
— Ее труп или не ее — это ничего не меняет. Она мертва. Тут нет никаких сомнений. Вопрос в том, найдет ли милиция убийцу.
— Они не найдут даже газету в собственном почтовом ящике! — в сердцах воскликнул Валдаев.
— В общем-то это не имеет значения. Каждому человеку отмерен свой срок. Убийца — лишь орудие судьбы. И не больше… Но ведь и убийце отмерен свой срок. Как правило, не длинный. Зло возвращается, Валерий Васильевич. Возвращается.
— Вы слишком подвержены мистическим умонастроениям для ученого-естественника.
— Я вам уже говорил, что наука все ближе вторгается в исконные владения мистики? В этом нет ничего удивительного… Может быть, когда-нибудь мы корректно опишем формулами такие понятия, как судьба, возвращение зла… И покаяние.
— Бог ты мой.
— Впрочем, к чему о грустном… Навестили бы как-нибудь старика. Думаю, нам есть что обсудить.
— Обязательно… Когда-нибудь.
Хлоп — Валдаев швырнул трубку.
С ним все обращаются, как с маньяком, вина которого еще не доказана. Они все уверены, что он имеет какое-то отношение к убийствам, исчезновениям… И хуже всего, что их уверенность взрастает в сомнениями в его душе. И он боится того, что хранится в темной половине его сознания.
Он так и просидел минут пятнадцать. Потом включил на обратную перемотку фильм о шимпанзе. Тут телефон подал вновь свой голос.
— Але.
Ответом было тягучее молчание. И хриплый выдох в телефонной трубке.
— Кто говорит? Я вас слушаю! — закричал Валдаев.
В трубке послышался тоненький, хриплый смех. Каркающий. Неизвестно кому принадлежащий — мужчине или женщине.
— Что за идиотские шутки? Я позвоню на телефонную станцию!
Смех стал громче. В нем было какое-то торжество.
— Гады! — Валдаев бросил телефонную трубку о стену. И повалился лицом в диванные подушки.
Его трясло, как на вибростенде.
