— Что, дурно себя чувствуете? — с участием осведомился майор Кучер.
— Мне нехорошо.
— А ему еще хуже было, когда жизнь вытекала из него вместе с кровью. — Майор положил ладонь на фотографию.
— Я не понимаю, почему вы лезете ко мне со всем этим?
— А чего тут непонятно? Лом — ваш недоброжелатель, обещал вас убить. И где он? Мертв.
— Мало в Москве у него было конкурентов? Бандиты убивают друг друга. На то они и бандиты.
— Действительно. На то они и бандиты. В логике вам не откажешь… Вот только одна любопытная деталь. Способ совершения преступления. Вам это ничего не напоминает?
Майор кинул перед Валдаевым фотографию, где была крупно изображена голова убиенного и верхняя часть его туловища.
— Специфическая рана, не правда ли, — произнес майор. — Горло как перерезано?
— От уха до уха, — прошептал Валдаев.
— Слишком много вокруг одного человека событий. Слишком много похожих смертей. Невероятно много, Валерий Васильевич. Вывод — или человек опутан нитями заговора, что маловероятно. Вы никому не нужны…
— Никому, — слегка кивнул Валдаев.
— Или человек сам причастен к этому, — закончил майор.
— Ни к чему я не причастен, — прошептал Валдаев. — Я ничего не делал. Какие доказательства, кроме ваших умозаключений? Что вы имеете, чтобы так вот, подло, изничтожать меня? Интуиция ваша чертова, которая ничего не стоит, да? За что все это мне?! За что, Господи?!
Ему казалось, что он громогласно кричит, этот крик сейчас разметает все вокруг, расколет стекла и стены. И сам испугался своего порыва. Но на самом деле он просто слабо выдавливал эти слова.
Витраж действительности снова начал колоться на отдельные фрагменты.
Валдаев сжал кулаки, закусил губу. Но на сей раз усилия не помогли. Все осыпалось. Последнее, что он услышал, — отдаленный голос молодого оперативника:
— Вот, поганка. Симулирует.
— Нет, — возразил майор Кучер. — Это взаправду. Слишком сильно мы его зажали. Давай «Скорую», а то глядишь…
И Валдаев отключился…
Часть третья. Дом, где вырываются сердца
Моторная лодка мчала вперед, зарываясь носом в волны и подпрыгивая на них. Вокруг расстилалась бескрайняя водная гладь. Небо было хмурым, тучи висели так низко, что, казалось, до них можно дотянуться рукой. Лодка налетела на очередную волну. Валдаева тряхнуло и…
И он открыл глаза. Кончено, моторной лодки не было.
Очнулся он на носилках в салоне машины. Здесь пахло лекарствами. Рядом сидела женщина в белом… В белом халате.
В голове звенело. В ней царила пустота. А вокруг было как-то ватно.
— Пришел в себя, — кивнула женщина в белом.
Она завозилась. В ее руке возник стилетом одноразовый шприц. Он совсем не больно впился в предплечье. По телу Валдаева стал растекаться жар. И стало еще больше до фонаря.
Машину тряхнуло так, что у него лязгнули зубы. Валдаев застонал.
— Тихо, тихо, — женщина успокаивающе погладила его по плечу.
Все стало опять уплывать. Он провалился в забытье.
Очнулся он ночью. В окно светила полная, серебряная, как бы налившаяся силой выпуклая луна. Она выползала из-за труб дома напротив. Выползала быстро. Только что был виден лишь кусочек ее верхней части. И вот уже она поднялась над домом и карабкается выше и выше в небо, как сверкающий воздушный шар.
Валдаев испытывал такую слабость, что едва смог двинуться. Ему не хотелось вставать, шевелиться. Ему нравилось глядеть на взмывающую вверх луну.
Мысли текли вяло и были путаными. Он скосил глаза. Увидел, что лежит в больничной палате, дверь со стеклом, и через него из коридора падает тусклый свет. Палата была на четыре места — две койки были свободны, а на одной кто-то спал, причмокивая и посапывая.
Причмокивал этот некто сладко и заразительно, и Валдаева тоже потянуло в сон. На грани сна и реальности он решил было вспомнить, как попал сюда. И понял, что вспомнить это — проблем не будет. Ну а что потом? Вспоминать ничего не хотелось. Там, за дверцей забытья, притаился первобытный ужас, от которого он уехал на машине «Скорой» и возвращение в который его совершенно не радовало…
Проснулся он утром от тонкого позвякивания. Седая строгая медсестра разносила градусники и наблюдала, чтобы больные клали их под мышку. Следом за ней молоденькая, на вид не больше семнадцати, смазливая сестричка толкала перед собой столик на колесах с таблетками, склянками, мензурками.
Валдаев сделал попытку встать, но седой медсестрой она была пресечена на корню.
— Лежать, — прозвучало как приказ.
— Почему? — слабо произнес Валдаев.
— Дня три-четыре, как пойдет, у вас постельный режим, — проинформировала медсестра.
— А что случилось?
— Вы немного устали. Вам надо отдохнуть, — увещевающе произнесла медсестра, взяла со столика мензурку, две таблетки и стакан воды. Приблизила мензурку к его губам. Он проглотил содержимое и закашлялся. Лекарство было горьким.
Следом медсестра накормила его таблетками, дала запить и удалилась к следующему больному.
Валдаев прикрыл глаза. Мысли в его голове ворочались туго. Они бежали окольными путями. Ему неохота было думать о вчерашнем дне. Но против его воли картинка за картинкой в мозгу сложились воспоминания.
И привычный, скользкий ужас заметался где-то в глубине его сознания. Он стремился вырваться наружу и пожрать все существо Валдаева, но это не удавалось. Видимо, пациента от души накачали медикаментами, эмоции померкли, отдалились. Да дело даже не в медикаментах. У него не было больше сил переживать. Эмоции в последние дни истощали его силы, отзывались физической болью. И это было счастье — равнодушие.
Через пятнадцать минут у него забрали градусник. Седая медсестра измерила ему давление и почему-то с осуждением отметила:
— В космос можно.
Валдаев в космос не собирался. Он опять провалился в полусон-полуявь, куда доносились голоса, шаги, смех, приглушенная музыка из радио. В больнице шла своя жизнь.
— Вставай, браток, еда приехала, — услышал Валдаев.
Он приоткрыл глаза и увидел над собой крупного мужчину лет тридцати пяти в адидасовском спорткостюме. Мужчина держал в руках поднос, на котором была тарелка с пюре и сосиской, а также бутерброд с маслом и стакан какао.
Валдаев нехотя приподнялся. Присел. Каждое движение давалось с трудом.
— Спасибо, — прошептал он.
— Не за что. По-соседски, — мужчина кивнул на соседнюю койку. — Товарищи по несчастью.
Что-то смущало Валдаева в его соседе. Но думать об этом не хотелось. Думать не хотелось ни о чем.
