Около автобусной остановки работал ларек. Около него ошивалась шумная компания подвыпивших злобных молокососов. Валдаеву стало неуютно от их оценивающих взглядов.
— Э, а закурить, — вопросил один из шпанят, отделившийся от компании.
Валдаев похлопал по карманам, вытащил пачку «Честерфильда».
— У, круто, — причмокнул пацан, глядя на сигареты. — На всех, — сказал он, сграбастав штук пять сигарет. — Хорошие сигареты куришь, лысый…
Валдаев со вздохом подумал, что блюсти собственное достоинство в такой ситуации слишком дорого. Внутри было тошнотно. Он находился сейчас во власти настроения этой гоп-компании, которая могла отметелить его, убить.
Шпаненок залыбился криво, по-блатному, смачно схаркнул на асфальт и отчалил к своим. Что-то сказал им, они дружно уставились на Валдаева и опять-таки дружно заржали. Они будто были одним злобным существом, название которому шобла.
Светлое настроение Валдаева, сложная гамма чувств в его душе — все было моментально изгажено. Будто черную кляксу посадили на белоснежное полотно. Ну что же, отметил Валдаев, мерзость и грязь города созданы для того, чтобы губить чувства. Нужно относиться к этому философски… Нужно ко всему относиться философски…
С облегчением он увидел поворачивающий автобус.
Поднялся на ступеньку. Перевел дух. Но отпечаток пакостности остался.
Ночные улицы… Родное метро… Родная улица… Родной подъезд… Все, дома. Еще один бег по минному полю, а точнее, по ночной Москве позади. Жив и ладно.
Он перевел дух и закрыл за собой тяжелую металлическую дверь.
Зашел в прихожую. Скинул туфли. Шагнул в большую комнату. Включил свет. И застыл как вкопанный.
Что его насторожило? Вроде бы все в порядке. Все как было. Но…
Запах. Неуловимый. Где-то приятный. И вместе с тем затхлый. Откуда он? Показалось?
Да нет, не показалось… И еще Валдаев ощутил чье-то постороннее присутствие. Кто-то здесь был…
* * *
Понедельник у Валдаева выдался сумасшедший. С утра два часа он дожидался гонорара в «Мегаполис-экспресс». Еще полдня общался с психованным исследователем Бермудского треугольника — как он его исследует, не выезжая из Москвы, было непонятно. Потом отправил два письма в Оренбургскую область: одно — матери, другое — родному брату, председателю колхоза (или как они ныне называются). Затем выстоял очередь в сберкассу, через которую переводил алименты на свое чадо — обожаемого Левоньку. Правда, обожать его давали больше на расстоянии.
Около сберкассы это и произошло…
Было все именно так, как пишут в книгах, — будто в замедленном кино. Валдаев видел надвигающуюся на него безжалостную, сверкающую никелем и полировкой темно-синюю массу и понимал, что не успевает сделать ничего. Он сам попал в этот замедленный кинофильм и двигался тоже медленно. Зато мысли текли быстро. Сколько он их успел передумать за эти секунды?
Мир вдруг стал необычайно четким. Казалось, воздух наполнен электричеством, в нем было плотно упаковано напряжение. Картинка была ясная, яркая и воспринималась отстраненно. В ней был он сам, двигающийся по проезжей части. Была в ней и мчащаяся на всех парах «БМВ». Мелькнул мимолетный образ — иномарка похожа на крылатую ракету, нашедшую свою цель. И эта цель — он. Никому не мешающий в жизни, тихий журналист желтой газеты «Запределье».
Всколыхнулась обида от несправедливости всего происходящего. Почему он? За что? Что он сделал такого, чтобы эта синяя торпеда смяла его в лепешку?
Он ощущал себя жалким и беззащитным. Ему казалось, что он лягушка, разложенная на столе для физиологических опытов, над которой невидимый экспериментатор занес скальпель. Скальпель вот только необычной формы — синяя машина марки «БМВ».
Вся Вселенная сжалась сейчас в этой точке. Все будущее, настоящее и прошлое схлопнулось здесь, на кусочке потрескавшегося грязного асфальта.
Один краткий миг, которого могло и не быть, шагни он на проезжую часть, когда включился светофор, секундой позже. Тогда «БМВ», вырвавшийся на всех парах из-за троллейбуса, как сверхскоростной поезд, промчался бы мимо, ударив потоком воздуха. Ан нет. Этот жалкий миг, один в бесконечной череде вот таких мгновений, вдруг оказался решающим. И его уже не поворотить назад…
Застыли льдом звуки. Обрушилась тишина. И в этой тишине шла к нему торжественно смерть, чтобы извлечь душу из раздавленного тела и отправить ее… куда?..
Звуки вернулись. Они ударили по ушам — многоголосье большого города, рев моторов, звон проехавшего трамвая. Звуки обрушились водопадом.
Потом был удар…
Нет, это был не удар, а просто резкий толчок воздуха. Воздушная пробка, вытолкнутая разогнавшимся локомотивом.
Да, смерть владела мигом, в котором схлопнулись прошлое и будущее. А жизнь владела двумя-тремя сантиметрами. Именно эти сантиметры отделили Валдаева от погибели. Ему казалось, что роскошный борт машины черканул по его куртке.
Водитель слегка вывернул руль. Он успел это сделать. Наддал еще газу. И «БМВ» мягко и стремительно унесся вдаль.
— Совсем чур потеряли! — крикнула вслед машине пожилая женщина. — Чтоб у тебя колеса отвалились.
— Бандиты натуральные, — поддакнул кто-то. — Им что по бетону, что по людям ездить!
Валдаева тронули за рукав.
— Как вы? — услышал он.
— Я? — тупо произнес он. Голос был чужой, будто не его. — Все нормально… Да, нормально…
Небольшая заминка в размеренном течении городской жизни. И опять все вошло в свою колею — текли потоки машин и пешеходов, мигали светофоры. Человеку кажется, что он что-то представляет в нем. А он лишь — часть потока: то ли пешеходного, то ли автомобильного…
Валдаев прислонился спиной к пыльной коробке светофора.
Ребро железяки впилось ему в спину, но он, казалось, не замечал этого. Для пешеходов включился красный. И тут же новые протекторы стали трамбовать то место, где сейчас должно было бы валяться окровавленное тело. Его, Валдаева, тело.
Он шевельнул рукой. Не верилось, что, если бы не чудо, это была бы рука трупа, и ею невозможно было бы шевельнуть. Все было бы чужое. Эта плоть была бы мертвой покинутой плотью.
Валдаев так и простоял минуты три. Внутри у него было пусто. Не было даже страшно. Просто было какое-то отупение. Его будто снаружи и изнутри выложили ватой. И даже холод и дрожь отступили.
Он осторожно шагнул прямо на белую полоску, обозначающую переход. В том, чтобы пройтись именно по этим белым полоскам, он видел сейчас какой-то скрытый смысл. Ему это казалось важным — последствия шока.
Добравшись до квартиры, он, не раздеваясь, повалился на постель и уткнулся лицом в подушку.
Пролежал где-то с час. За окном уже темнело. Вата, окутавшая его тело, растворялась. И приходило понимание того, в какую пропасть он сегодня едва не рухнул.
