– Столько свиней… – пробормотала она.
– Что? – не понял Юний.
– Церера! – ответила имманес. – Буду ее воспевать!
Легионер у голопанелей медленно потянулся к кобуре. Девушка повернулась к нему, как почуяла. Развела тонкие руки.
– О, только б достойно Богини песня пропелась моя!
При чем тут Овидий, Юний так и не понял. Не успел – один из монстров прыгнул. Перелетел на стену, каким-то образом пробежался по ней и прыгнул на легионера сверху. Обхватил черными лапами, зарылся носом ему в ворот. Легионер заорал. Такого крика Юний не слышал никогда. Высокий вой сменился хрипом, кашлем, бульканьем. Кровь выстрелила тонкой струйкой, прочертила галочку на стене.
Какой-то крепкий парень в пижаме кинулся на девушку. Юний ждал, что та отскочит или выхватит оружие, но она просто подняла руку и пробила ею грудь парня насквозь. Ладонь вошла между ребер, как в масло, и вышла со спины. Второй рукой имманес ухватила его за горло, чуть приподняла и отбросила к стене.
Откуда такая сила? Да парень был вдвое больше нее, а она взяла и так просто!.. Как бумагу проткнула!
Кого-то жрали, кто-то истошно визжал, кровь растекалась везде, пачкала белые полы, а Юний просто смотрел.
Такое не может происходить на самом деле. Такого не бывает. Это все какой-то розыгрыш, не по-настоящему.
Он попятился, зацепился тапочками и упал. Под спиной было что-то мягкое, покатое и еще теплое… Юний согнулся от тошноты, скатился с чужого тела. Испачкал руки в крови. Надо бежать, выбираться, пока не поздно, пока никто не видит! У лестницы наверх никого, дорога свободна, надо бы встать и…
На руку наступили. Пальцы хрустнули, боль застила глаза, и Юний заорал, не помня себя. В голове гудело и трещало, будто все нейрокарты разом сгорели. Может, они и горели. Ощущение было, словно глаза вот-вот лопнут.
Девушка убрала ботинок, склонила голову набок, как любопытная птица. Поманила Юния пальцем, и он живо поднялся – не сам, поднялось его тело. Оно не слушалось! Юний сопротивлялся – думал сопротивляться, – но ничего не получалось. Имманес взяла его вторую руку, почти лаская тонкими пальцами. Обхватила ими запястье, легко сжала – и боль снова прошила тело, забилась где-то внутри, а Юний даже не мог заорать!
Белые пальцы все сжимались, кость хрустела, девушка улыбалась.
Она встала на цыпочки и придвинулась. Сладковатое дыхание коснулось лица. Сощурившись, имманес заглянула в его глаза – сперва в один, потом в другой, со встроенной линзой.
– Salve, – сказала она. – Salve, amici.
Не она
Турбины «криовозок» работали почти бесшумно. Разгорались неоново-голубым, воздух вокруг подергивался рябью от жара и активированного защитного поля. Покачнувшись, корабль поднимался над взлетной площадкой, а затем выстреливал в белое рассветное небо. Сектор силового поля на миг отключался, выпуская корабль, а затем разворачивался снова. Типа затянули дыру голубой прозрачной пленкой.
Сегодня Энцо выбрался на полигон в составе охраны. В бункере уже перднуть было негде, народу прибавилось прилично. Все из-за кораблей. Восьмая и Седьмая декурии пробрались на стоянку Орбитальной, починили систему защиты и парочку шаттлов. Очень долго спорили, что именно чинить первым: «криовозку» – бронированный тюремный транспортер, медленный, но вместительный, – или боевой истребитель, к которому уже приладили расщепители. В итоге большинство, включая самого Энцо, проголосовало за «криовозку». Пострелять, конечно, надо, но силовое поле пока с защитой справлялось. Важнее было собрать с поверхности оставшийся в живых народ. Луций Цецилий настаивал на этом громче всех. Искал свою напарницу, ясен красен.
Знал бы он, где и с кем она сейчас сидит… Энцо ухмылялся каждый раз, когда думал об этом. Месть сладка, кто-то так говорил, и Энцо вспоминал эти слова все чаще.
И вот теперь две «криовозки» гоняли туда-сюда, привозя народ со всей курии. Починили еще шаттл, он пытался долететь до Третьей по атмосферным верхам, пересечься с тамошними орликами, но его поджарили на полпути. Связь прервалась, последнее, что слышали в связной: «Захожу на посадку, вижу храм Гекаты…» И все, Геката его сожрала.
Кроме кораблей и охранных установок у орликов теперь были нексы. Ну или какое-то подобие: карты для нейроразъемов, достали со склада списанного легионерского говна. Встроенный навигатор, средство связи и улучшение точности стрельбы, шифрование, защита от перехвата и определения источника сигнала. Старовата модель, как из музея сперли, но все лучше, чем ничего.
Энцо тоже такой ввинтили, и он работал – хорошо, что от криозаморозок не пострадал разъем. Часть функций могла пропасть, такое с размороженными бывало. Голову наполнили похожие на лай команды декурионов – в основном Марция, в декурию которого Энцо поставили. Качество звука было плохое, иногда все обрывалось, глушили пришельцы с орбиты. Но легион быстро восстанавливал. Видимо, карты были таким старым говном, что никакая глушилка не пробивала. А разъем… Что с него взять, с разъема? Если не повредился в крио, значит, ничего ему не страшно.
Иногда на связи просыпались центурионы: Луций и другой мужик, тощий, будто высохший, лет сорока. Видок у него был неважнецкий, говорили, что он переболел какой-то дрянью в каком-то кластере, типа воспалением легких, и теперь валился от любого чиха. Зачем такого поставили командовать, Энцо не понимал, но дела орликов его не слишком волновали.
По крайней мере, до этого дня.
Восьмая декурия готовилась возвращаться на базу. Смуглый мордастый детина заряжал большой «нокс». Руки споро перебирали провода, отключали батареи от зарядника, накрытого простынкой. Из-под простынки торчали две ноги, одна неестественно вывернута. На труп внимания уже никто не обращал, хоть запах успел появиться. Совсем завоняет – вытащат и притащат нового. Все привыкли. Своя жопа дороже.
Детина защелкнул рукоять, взвалил пушку на плечо. Энцо исподволь глянул за обитый алой тканью ворот его костюма – не марсианин, надо же. А морда и сложение один в один. И пушка мощная, марсианин такую бы выбрал. Отдача сильная, разброс большой.
– Малец, двинули, – пробасил детина. Кивнув, Энцо вытянул из ворота шлем.
К бункеру пробирались тоннелями – на кораблях не совались, не хотели светить укрытие. Потому приходилось топать ногами и аккуратно, чтобы не отследили. С новыми пушками это было весело. Черные твари разлетались веером от гулких залпов «нокса», растворялись «гидрой», оставались без головы от прицельного выстрела «гасты» и улетали по ветру после распылителя. Восьмая декурия то выбиралась на поверхность, в утренний свет и пыль, то втискивались в проломы в стенах домов, пережидая тяжелые прыжки железных «пауков». Такого они смогли завалить лишь раз, шибанув из «нокса» по пузу. Но это был один раз, на его место прислали еще пять, и больше легионеры не рисковали. Энцо вел декурию своими тропами, по старой памяти и шатким лестницам, в глубь канализационных нор, заваленных раздутыми телами. Пробираться они могли только по верхним, открытым тоннелям. Проходы на нижние были завалены, причем специально. Энцо не знал, что об этом думать. Гордиться хитростью номеров или презирать их за трусость.
