…Через некоторое время где-то далеко-далеко загорелась первая искорка рассвета, которая постепенно становилась все больше и отчетливее. Следом за ней в небе пролегли первые золотистые полосы, подсветившие облака узкими тонкими стрелами. А затем наконец среди них проступили первые настоящие, согревшие замерзшую за ночь землю и принесшие с собой благословенное тепло солнечные лучи…
…Потом я помню тихий шепот листвы, проносящейся над головой с ужасающейся скоростью. Легкое пение ветра, с сожалением остающегося позади. Чьи-то приглушенные крики. Недовольное ворчание Ура. Его короткий прощальный рык, осторожное прикосновение шершавого языка и мягкое касание смятенного разума:
«Поправляйся, Гайдэ. Мы будем ждать твоего зова».
«Надо говорить не «поправляйся», а «выздоравливай», – сонно отозвалась я, и тут же услышала в ответ тихий облегченный смех. – Так правильнее… вообще-то».
«Тебе виднее, Хозяйка…»
А потом Ур исчез.
Лин уже в одиночку, здорово прихрамывая на левую ногу, добрался да корявых «рогаток», стоящих у входа в лагерь, устало довез меня до знакомой палатки, буквально ввалился внутрь, наплевав на все правила и приличия. Раздраженным рыком кого-то позвал. И только потом обессилено опустился на колени, осторожно распуская намертво приковавшие меня «ремни» и позволяя мягко свалиться в чьи-то заботливые руки.
Последнее, что я помню, это встревоженное лицо Аса, еще сохранившее на себе следы прошедшей ночи – усталое, изможденное, покрытое серыми разводами. И треск разрываемый ткани, который тут же перекрыли встревоженные голоса братьев:
– Режь… Айд с ними, с сапогами… режь прямо так. Надо понять, насколько все плохо….
Как долго я спала, не знаю – время для меня текло совершенно незаметно. То ли час, то ли вечность… сложно сказать. Но то, что спала, это абсолютно точно, потому что меня опять навещали тревожные сны. И опять в голове мелькали ужасающе реальные картинки. Про спящие Горы. Про зияющий в их теле разлом. Про спрятанную под ним древнюю Печать и тысячи Тварей, чутко сторожащих ее в глубине.
Мне казалось, я стою совсем рядом с ней. Слабая, одинокая и уязвимая. Казалось, меня окружает со всех сторон одна лишь кромешная тьма. Ни лучика света вокруг, ни голоса, ни веры. Только хриплый вой на многие сотни и тысячи голосов. Звуки невидимой схватки, сути которой я совершенно не понимала. И мерно взмахивающий крыльями старый ворон, зависший у меня перед носом и сердито кричащий:
– Разбей ее! Разбей, Ишта! Иначе все бесполезно!
– Разбить? Да я бы рада… но как? – растерянно шепчу ему в ответ. – Я даже добраться до нее не могу. Я ничего не вижу.
– Разбуди Горы!
А потом он исчез и оставил меня посреди мрачного царства холода, пустоты и серого безмолвия, в котором где-то неподалеку бились с неизвестным врагом невидимые воины и из которого кто-то, не обращая внимания на схватку, очень пристально изучал меня равнодушными глазами. Огромными, неприятно горящими в темноте багровыми угольками, в которых не было ничего, кроме отстраненного интереса и мертвого, холодного, какого-то нечеловеческого спокойствия.
Глава 22
Когда я проснулась, было уже светло. Сквозь плотную ткань палатки пробивались редкие солнечные лучи. Бледный горящий круг в ослепительно синем небе, который изнутри едва-едва различался, уже давно миновал зенит. Воздух был душным. Жарким. Вокруг царила неестественная тишина, сквозь которую пробивались звуки обычной жизни военного лагеря. А я неожиданно ощутила себя здоровой и полной сил.
– У-ух… – выдохнула я, едва придя в себя и тут же попытавшись встать, но, конечно же, сразу упала обратно. Сильное головокружение свалило меня на постель так же верно, как удар боевого молота. Еще хорошо, что я поосторожничала и не вскочила, как обычно, с ходу, не то дело вполне могло закончиться расквашенным носом.
Так… первый блин комом…
Я немного полежала, восстанавливая дыхание и старательно прислушиваясь к себе, но боли в ногах не было. Они неплохо себя чувствовали, охотно сгибались в коленях и вовсе не походили на сломанные. Уже хорошо. Правда, ниже колен была наложена тугая повязка, на которую я воззрилась с изрядным удивлением. Потом подумала, потрогала ее пальцем и наконец размотала, с недоверием оглядев чистую, почти здоровую кожу, на которой осталось несколько розовых полосок. Как раз там, где меня так неудачно располосовали.
– Однако, – совсем удивилась я, поняв, что все поразительно быстро зажило. – Хорошая эта штука – «синька». Всего пара дней, и обе лапки здоровы. Чудеса.
Убедившись, что все части тела в полном порядке, я полежала еще немного, постепенно вспоминая прошлую (позапрошлую? позапозапрошлую?) ночь. Огорченно вздохнула, поняв, что еще сполна за это схлопочу от братьев. Прикинула, прилично ли будет, если я еще какое-то время поизображаю умирающего лебедя. А потом прислушалась к себе и с грустью поняла: нет, не получится ничего изображать, потому что мне срочно надо выйти и заглянуть в одну неказистую, отдельно стоящую палатку, дабы не умереть позорной смертью от разрыва мочевого пузыря.
Тяжко вздохнув и стянув со стоящего неподалеку табурета свою мятую маску, я откинула одеяло, отыскала запасные штаны. Затем набросила последнюю чистую рубашку, которая каким-то чудом завалялась под подушкой. Наплевательски отнесясь к тому, что она страшно мятая, накинула сверху куртку, полагая, что этого хватит, дабы скрыть женские округлости. После чего ухватилась за край постели и очень осторожно поднялась.
Минут пять мне потребовалось, чтобы привыкнуть к вертикальному положению. Перед глазами, конечно, все плыло, пол под ногами бессовестно качался. Слабость была дикой, но ноги, как ни странно, держали. И даже не слишком подгибались, когда я, немного освоившись, рискнула выползти наружу.
Беглая разведка путем острожного выглядывания за полог меня порадовала: никого из Фантомов поблизости не оказалось. Даже Лин куда-то запропастился, поэтому получать по шее мне было решительно не от кого. Ближайшие палатки рейзеров тоже пустовали. Никто вокруг них не ошивался. Народ был занят своими делами. А те немногочисленные фигуры, что мелькали вдалеке, помешать мне никак не могли.
Подгоняемая острой нуждой, я снова воровато огляделась и, держась за косяк, медленно выползла на улицу.
Ох, как жарко…
Мне сразу стало душно. И нехорошо. Но не настолько, чтобы отказаться от идеи добраться до заветной палатки. Тут идти-то всего ничего – каких-то двадцать шагов. Но, мама дорогая, как же долго я их преодолевала! Шатаясь, как завзятая пьяница, опасно раскачиваясь из стороны в сторону, готовая вот-вот шлепнуться или на колени, или на побитую задницу, но упрямая-а-а-а…
Надо сказать, это – одна из моих главных черт: ослиное упрямство, которое папа, как ни пытался, все равно не смог из меня выбить. Хотя, думаю, об этом несложно догадаться уже по тому, какие вещи я творила, уперевшись рогом, словно молодой баран. Но зато когда я устало привалилась плечом к долгожданной «цели», меня взяла такая гордость за свои достижения, что просто трудно описать. Причем гордилась я собой так долго и сосредоточенно, что вышла обратно лишь минут через десять. И с высоко поднятой головой. Потому что мой сегодняшний подвиг был, пожалуй, посерьезнее, чем все остальное.
