Вдруг меня осенило:
– Скорее всего, это те партизаны, которых мы встретили вчера. Они устроили засаду на шоссе.
Олдертон промолчал. Чем больше я думал, тем вернее казалась мне моя догадка. Африканцы явно что-то скрывали, все это заметили. Если, как предполагает Рафик, вертолеты и правда советские, а управляют ими африммы, то гражданская война вышла на новый, еще более ужасный уровень.
Неравный бой длился еще несколько минут. Мы с Олдертоном видели только отсветы взрывов и пролетающие над головой вертолеты. Незаметно для себя я начал считать число залпов. После двенадцатого наступило небольшое затишье. Вертолеты улетели перестраиваться. Вдруг один аппарат возник у нас за спинами. Он не стрелял, просто пронесся над лесом, а затем вернулся к своим. Мы снова затаились. Лес полыхал оранжевым пламенем, время от времени что-то в нем взрывалось. Стрельба вроде бы прекратилась.
– Похоже, все, – сказал я.
– Еще один где-то рядом, – отозвался Олдертон.
Я повертел головой.
– Вот он! – сказал Олдертон, указывая вправо.
Черный силуэт был едва различим на фоне ночного неба. Он двигался медленно, почти над самой землей. Навигационные огни не горели. Вертолет шел прямо на нас. У меня от страха заколотилось в груди.
Аппарат пролетел над полем, затем развернулся и, слегка набрав высоту, вновь направился к нам. Оказавшись над догорающими развалинами, он завис.
Мы с Олдертоном вернулись в дом и поднялись на второй этаж. Вертолет по-прежнему висел прямо над выгоревшим остовом. Порывы ветра от пропеллера разбрасывали золу во все стороны. Тлеющие угли вдруг вспыхнули, занялось пламя, и к нам поплыл дым.
В отсвете пожара отчетливо была видна кабина вертолета. Я вскинул винтовку, прицелился и выстрелил.
Олдертон кинулся на меня и выбил оружие из рук.
– Ты чего творишь, кретин?! Они же поймут, что мы здесь!
– Да плевать.
Я смотрел на вертолет. Сначала мне показалось, что я промахнулся. Потом двигатель резко ускорил обороты, и вертолет начал подниматься. Хвостовой пропеллер вращался с перебоями. Вертолет продолжал набирать высоту, но его вело куда-то вбок. Двигатель надсадно визжал. Затем аппарат ухнул в темноту, и через две секунды до нас донесся раскатистый грохот. Земля задрожала, в отдалении полыхнуло ослепительно желтое зарево, обломки вертолета взметнулись в воздух и разлетелись в разные стороны.
– Мудак! Кретин долбаный! – снова взвился Олдертон. – Теперь остальные придут сюда разбираться!
Я не стал отвечать.
* * *
После ухода Изобель мы с дочкой пребывали в постоянном страхе и замешательстве. Беда наконец стала осязаемой. Мы лишились последнего, что хоть как-то связывало нас с прежней жизнью.
Работа, деньги, дом, а теперь и семья. Не осталось ничего. Я не хотел, чтобы Салли так воспринимала ситуацию, и делал вид, что еще чуть-чуть, и все образуется.
Исчезновение Изобель, надо признаться, произвело на меня неожиданный эффект. Во-первых, я испытывал неподдельную ревность. Пока мы жили вместе, у Изобель была возможность – да и мотив – завести любовника, но уверен, она ею не воспользовалась. Теперь, однако, я заметил, что часто думаю, где она, что делает и, главное, с кем.
Во-вторых, я скучал по ней, невзирая на ту злость, которую она испытывала ко мне.
Мы оба прекрасно знали, что ждет нас в будущем, хотя и не обсуждали этого напрямую. Да, наверное, мы сумели бы продержаться, пока Салли не вырастет и не начнет жить самостоятельно, но потом точно разошлись бы. Наш брак, по сути, был фикцией.
И вдруг все перевернулось с ног на голову, стало непредсказуемым. То будущее кануло в небытие, а нового попросту не было.
* * *
Прошел час. Рафик и остальные прибежали узнать, что случилось. Вертолет упал за пригорком, в поле, поэтому обломков мы не видели. Сначала прогремел оглушительный взрыв, потом был пожар, сопровождавшийся какими-то хлопками. Наконец все прекратилось. Никакого движения, остальные вертолеты тоже не возвращались. Стояла тихая ночь, и, если бы не огонь в лесу, нипочем не подумаешь, что совсем недавно здесь шло настоящее сражение.
Я угодил в неоднозначное положение. С одной стороны, за сбитый вертолет меня, хоть и нехотя, зауважали; с другой стороны, Рафик, а с ним еще несколько человек, прямо заявили, что я совершил большую глупость. Я, в общем, и не спорил. Мы всегда избегали действий, которые какая-нибудь группировка могла истолковать как угрозу. Если бы экипажи других вертолетов увидели, что стрелял я, в нас бы уже летели ракеты. То, что меня не заметили – чистое везение.
Теперь, когда всплеск адреналина прошел и основная опасность миновала, я мог спокойно обдумать произошедшее.
Наверняка вертолетами управляли либо африммы, либо им сочувствующие, а африканские беженцы, даже если отбросить расовые и националистические предрассудки, – все-таки наш общий враг. И все же мой выстрел был местью за похищение женщин. Никто из моих товарищей, думаю, этого не понимал. Впрочем, оружие было только у меня, и только я мог совершить подобный поступок.
Вообще, вся эта история вызывала во мне неожиданное, пьянящее чувство удовлетворения. Я в жизни почти ни разу не стрелял из винтовки, тем более с намерением причинить кому-нибудь вред, а тут я либо серьезно ранил, либо убил экипаж целого вертолета. В тот момент в моей жизни произошел крутой поворот. Я понял, что готов пойти на все.
Группа тем временем обсуждала, как поступить дальше. Я устал и хотел спать, остальные же спорили: идти обыскивать вертолет или обшарить лес в поисках того, что так привлекло африммов.
– Нет, давайте ляжем спать. А с утра пораньше выдвинемся, – сказал я.
– Тут спать нельзя: слишком опасно, – возразил Рафик. – Обчищаем вертолет и уходим куда подальше.
Коллинз предложил осмотреть лес, кое-кто его поддержал. Если военные посчитали нужным нанести удар, вполне возможно, там есть что-то ценное на продажу. В итоге договорились разделиться, хоть это и шло вразрез с нашими принципами. Я, Рафик и еще двое пойдут к разбившемуся вертолету, а Коллинз с Олдертоном поведут остальных в лес. Кто первый закончит, идет навстречу другой группе.
Мы вернулись в лагерь, собрали вещи и разошлись.
Вертолет лежал посреди поля за сожженным домом. Взрывы и всполохи пламени уже полчаса как утихли, так что можно было безопасно туда подойти. Меня больше волновал экипаж. Если все погибли при падении, то хорошо. Если же, наоборот, кто-то выжил, последствия могут быть самые неприятные.
Мы шли молча. Издали разбившийся вертолет казался огромным раздавленным жуком. Никакого движения мы не увидели, но на всякий случай выждали еще несколько минут.
– Пошли, – прошептал Рафик.
Оставшееся расстояние мы проползли по-пластунски, готовые ко всему. Однако, приблизившись к обломкам, поняли, что даже если внутри кто-то и выжил, опасаться нам нечего. Вертолет представлял собой искореженную груду металла, из кабины торчала лопасть пропеллера.
