– Что ты здесь делаешь?
– А ты не догадываешься?
– Зашел пообедать?
– Ну да, и это тоже.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
– И это тоже.
Мы заказали вина, чтобы выпить за встречу. Принесли что-то приторно сладкое, но нам не хотелось ругаться. Мы просто чокнулись бокалами, а остальное уже было не важно. За едой я пытался понять, как же я все-таки оказался здесь. Я был рад увидеть Лору, она, по-видимому, тоже. Может, нас обоих сюда привела надежда на воссоединение? Не просто же так на меня нахлынули воспоминания о прошлом. О чем я думал утром?… Увы, в памяти не вовремя образовался пробел.
– Как жена?
До сих пор про Изобель в разговоре не было ни слова. Я не ожидал, что Лора спросит.
– Да по-прежнему.
– И ты, я смотрю, тоже.
– За два года никто не меняется.
– Как знать.
– А ты как? На той съемной квартире?
– Нет, переехала. Один сосед стал совсем невыносим. Связался с наркотиками, к нам дважды приходила полиция с обыском… Теперь у меня своя собственная квартира. Пришлось влезть в долги, зато это надежно.
– Относительно надежно, – поправил я.
В северных городах тогда как раз начинался захват жилья.
– Лондон большой. Кому понадобится выселять меня из моей крохотной квартирки?
– Мы думаем так же.
– Ну, у вас-то милый домик в пригороде.
– Лора, я живу там, чтобы удобнее было добираться до колледжа.
– Ты говорил, что это единственная причина и что ты в любой момент готов все бросить.
Мы доели обед и заказали кофе. В разговоре стали возникать неловкие паузы. Я начинал жалеть, что встретил Лору; с другой стороны, она была по-прежнему красива. Я уже отвык от ее проницательного и понимающего взгляда, который одновременно манил и отталкивал. Сколько бы раз Лора ни вгоняла меня в отчаяние, мне ее постоянно не хватало. Из всех моих женщин Лора Маккин – самая незабываемая.
– Почему ты не уйдешь?
– Сама знаешь, почему. Дело в Салли.
– Ты все время так говорил.
– Потому что это правда.
Снова молчание.
– Ты совсем не изменился. Я ведь прекрасно знаю, что Салли – просто отговорка. На самом деле, тебе не хватает духу бросить Изобель.
– Ты не понимаешь.
Увы, она все понимала.
– Алан, – сказала Лора, – ты опять делаешь мне больно. И все-таки я хочу тебя.
– До сих пор?
– До сих пор.
Мы заказали еще кофе. Я порывался прекратить разговор и уйти, но это было не так-то просто. Как ни крути, все, что она говорила обо мне – правда. А в голове назойливо вертелось: вот бы еще разок с ней… Я начал представлять ее тело и как нам бывало хорошо вдвоем.
Лора, наверное, поняла, о чем я думаю.
– Не надо, Алан. Забудь.
– Снова читаешь мои мысли?
– Да. И все равно не могу придумать, как заставить тебя измениться.
– Увы.
– Я потратила на это слишком много сил. Вот почему я стала избегать встреч с тобой, ты понимаешь?
– Да.
– Ничего не изменилось.
И тогда я сказал, предельно просто и прямо, хотя еще час назад эти слова даже не пришли бы мне в голову:
– Я все еще люблю тебя, Лора.
– Я знаю. Отсюда и все неприятности. А я люблю тебя за твою трусость.
– Мне не нравится, когда ты так говоришь.
– Я говорю правду.
И опять Лора била по самому больному. Я уже и забыл, как остро она умеет жалить. С другой стороны, я вел себя так же. Я знал, что мучаю ее, она знала, что мучает меня. Пожалуй, именно это и привлекало нас друг в друге больше всего. Мы никогда не знали, что будет дальше. Несмотря ни на что, я продолжал любить Лору, пускай и не осознавал этого, пока не увидел ее здесь. Ни к какой другой любовнице я не испытывал таких глубоких чувств. Дело в том, что Лора видела и принимала меня таким, какой я есть. Моя неспособность расстаться с Изобель вечно служила ей поводом для язвительных замечаний, но я находил это привлекательным. Лора всегда говорила, что любит меня, хоть я и не понимаю, за что. Я так и не смог разгадать ее до конца. Она жила в каком-то вакууме, полностью отделенная от общества. Родственников у нее не было. Мать – ирландка, иммигрировавшая в Ливерпуль – умерла при родах. Отца – моряка с Карибских островов – Лора никогда не видела и даже не знала, жив ли он. Кожа у нее была цвета золотистой бронзы. Ее красота вместе с личными качествами доводили меня до страстного исступления, я же в итоге не мог дать ей ничего. Лора стала одной из первых жертв африммского кризиса. Она погибла, когда полицию бросили разгонять вторую лондонскую демонстрацию. После этой встречи в ресторане мы больше и не виделись.
* * *
Лидера группы я узнал: мы с ним пересеклись у разбившегося вертолета, когда я искал еду. Он представился Рафиком, хотя о его происхождении все равно можно было только гадать. В его группе насчитывалось порядка сорока человек, в том числе несколько детей.
Я наблюдал за ними с верхнего этажа пустого дома, надеясь, что они не будут шуметь и не разбудят Салли. День выдался долгим и тяжелым, а еще мы не ели. Люди явно искали, где разбить лагерь. Пару раз они поглядывали в сторону нашего дома, но он, видимо, им не подошел. Места там хватало только для меня и Салли. Зима приближалось, и нам следовало искать более надежное жилье. Я начал задумываться о том, чтобы перестать скитаться и осесть в каком-нибудь городке. Признаться, в успех замысла я не очень верил, поскольку уже понял, что пройти за баррикады практически невозможно. Единственный выход – попасть в город по полям и затем через дворы или чей-нибудь неохраняемый огород.
Пока я взвешивал варианты, двое мужчин высадили дверь дома напротив и стали обшаривать его. Возник вопрос: сообщать пришельцам о своем присутствии или нет. Мы с дочкой неплохо выживали сами по себе. Нам пришлось покинуть Кена и Рейчел только из-за слухов о том, что незарегистрированных гражданских и тех, кто их укрывает, будут ссылать в концентрационные лагеря. Хозяева показали нам написанную от руки листовку, которую им подсунули под дверь. За три недели мы успели обжиться. Я помогал Кену добывать пропитание; думаю, он это ценил. Рейчел привязалась к Салли. Недоверие прошло, и мы стали напоминать сплоченную семью. Наказание за укрывательство, конечно, отменили почти сразу же после того, как ввели, но нам с неохотой пришлось признать, что надо двигаться дальше. Два дня мы с дочкой шли под открытым небом и ночевали в палатке. Наконец наткнулись на этот свободный дом – в нем хотя бы были кровати.
Я настороженно наблюдал за пришельцами.
