Никто ему не перечил. Все понимали, насколько ужасно умереть в одиночестве, прикованным к стене, в то время как тюремщики давно ушли.
— Кажется, мы все-таки кого-то спасем, — сказал Бацзы. — Хоть это приятно.
Алтан лично возглавил отряд с почти невыполнимым заданием — очистить город от трупов. Он объявил, что это делается для предотвращения разложения и болезней, но Рин подозревала, что он просто хотел похоронить их как подобает, ведь больше он ничего не мог сделать.
У них не было времени выкопать братские могилы такого размера, прежде чем вонь от разлагающихся тел станет невыносимой. И потому они сложили трупы в большие погребальные костры, которые горели постоянно. Голин-Ниис превратился из города мертвецов в город пепла.
Но мертвых было слишком много. Трупы, которые сжигал Алтан, были каплей в море разлагающихся тел внутри городских стен. Рин считала, что вряд ли возможно очистить Голин-Ниис от трупов, если только не спалить дотла весь город.
Наверное, так и следовало поступить. Но могли обнаружиться и другие выжившие.
Рин находилась за пределами города, пытаясь отыскать источник чистой воды, не испорченной кровью, когда Катай сообщил, что нашли Венку. Ее держали в «доме для отдыха», вероятно, только по этой причине Федерация оставила в живых военного. Катай не стал уточнять, что означает «дом для отдыха», но в этом и не было нужды.
Когда Рин тем вечером навестила Венку, то с трудом ее узнала. Прекрасные волосы были коротко острижены, словно кто-то отсек их ножом. Когда-то живой взгляд стал остекленевшим и вялым. Оба запястья были сломаны и подвязаны. Рин заметила, под каким углом согнуты руки Венки, и поняла, что это могло быть сделано лишь одним способом.
Когда Рин вошла, Венка не шелохнулась. Она вздрогнула, лишь когда Рин закрыла дверь.
— Привет, — робко сказала Рин.
Венка тупо посмотрела на нее и ничего не ответила.
— Я подумала, что тебе хочется с кем-нибудь поговорить, — сказала Рин, но слова прозвучали так безжизненно и неубедительно.
Венка посмотрела на нее.
Рин пыталась подобрать слова, но ей приходили в голову только бессмысленные вопросы. Ты хорошо себя чувствуешь? Уж конечно не хорошо. Как ты выжила? Благодаря женскому телу. Что с тобой произошло? Рин это уже знала.
— Ты знаешь, что они называют нас общественным сортиром? — вдруг спросила Венка.
Рин остановилась в двух шагах от двери. На нее нахлынуло понимание, и кровь заледенела в жилах.
— Что?!
— Они думали, что я не понимаю мугенский, — сказала Венка с жутковатой попыткой усмехнуться. — Так они меня называли, когда лежали на мне.
— Венка…
— Ты знаешь, как это больно? Они делали это часами, не переставая. Я теряла сознание, но когда приходила в себя, они продолжали, на мне был уже другой, а может, и тот же самый… Через некоторое время все они кажутся одинаковыми. Это как кошмарный сон, только невозможно проснуться.
Рин ощутила во рту вкус желчи.
— Мне так жаль… — начала она, но Венка ее как будто не слышала.
— Я была не самой худшей. Я боролась. Доставляла неприятности. И потому они приберегли меня напоследок. Хотели сначала сломить. Меня заставляли смотреть. Я видела, как женщине вспороли живот. Как солдаты отрезали ей грудь. Видела, как еще живую женщину прибили гвоздями к стене. Устав мучить матерей, они переходили к их дочерям. Если вагины были слишком узкие, их разрезали, чтобы удобнее было насиловать. — Голос Венки начал срываться. — В том доме была одна беременная. На седьмом месяце. Или восьмом. Сначала солдаты оставили ее в живых, чтобы она о нас заботилась. Мыла. Кормила. Это было единственное доброе лицо во всем доме. Ее не трогали из-за беременности. Поначалу. А потом генерал решил, что ему приелись остальные. Он пришел к ней. Ты можешь решить, что к тому времени она уже все знала, насмотревшись на то, что солдаты делали с нами. Ты можешь решить, что она знала — нет смысла сопротивляться.
Рин не хотела больше слушать. Ей хотелось накрыть голову руками, чтобы отгородиться от всего этого. Но Венка продолжила говорить, словно не могла прервать исповедь.
— Она брыкалась и вырывалась. А потом ударила его. Генерал взвыл и разорвал ей живот. Не ножом. Руками. Ногтями. Он повалил ее и рвал на части. — Венка отвернулась. — Он вырвал ее желудок, кишки, а под конец и ребенка… Ребенок еще шевелился. Мы видели все это из коридора.
Рин перестала дышать.
— Я была рада, — сказала Венка. — Рада, что она умерла до того, как генерал разрезал ее ребенка пополам, как апельсин. — Пальцы Венки сжимались и дрожали под повязкой. — Он заставил меня убрать останки.
— О боги! Венка… — Рин не могла посмотреть ей в глаза. — Мне так жаль.
— Не жалей меня! — вдруг закричала Венка.
Она попыталась схватить Рин за руку, словно позабыв, что ее руки сломаны. Потом встала и подошла к Рин вплотную.
Выглядела она столь же безумной, как в тот день, когда дралась на ринге.
— Мне не нужна твоя жалость. Мне нужно, чтобы ты убивала. Убей их ради меня, — прошипела Венка. — Поклянись. Поклянись на крови, что сожжешь их.
— Венка, я не могу…
— Я знаю, что можешь. — Голос Венки сорвался. — Я слышала, что о тебе говорят. Ты должна их сжечь. Чего бы это ни стоило. Поклянись своей жизнью. Поклянись. Поклянись ради меня.
Ее глаза были похожи на разбитое стекло.
Рин пришлось собраться с духом, чтобы заглянуть в них.
— Клянусь.
Рин вышла из комнаты и бросилась бежать.
Ей не хватало воздуха. Она не могла говорить.
Ей нужен был Алтан.
Она не знала, почему думает, что он принесет облегчение, но Алтан единственный из всех уже проходил через это. Алтан был на Спире, когда его остров сожгли, Алтан видел, как убивают его народ… Уж Алтан мог сказать ей, что земля будет вращаться по-прежнему, что солнце будет все так же вставать и садиться, и существование подобного ужаса, такого пренебрежения человеческой жизнью, не означает, что весь мир погрузился во тьму. Уж Алтан способен сказать, что еще есть за что бороться.
— В библиотеке, — сказал ей Суни, указывая на древнюю башню в двух кварталах от городских ворот.
Дверь в библиотеку была закрыта, и никто не отозвался, когда Рин постучала.
Рин медленно повернула ручку и заглянула внутрь.
В большом зале было полно ламп, но они не горели. Светила только луна через стеклянное окно. Комнату наполнял тошнотворно сладкий дым, всколыхнувший воспоминания, такой густой, что Рин чуть не задохнулась.
В углу, среди книжных завалов, растянулся Алтан, распластав ноги и апатично склонив голову. Он был без рубашки.
У Рин перехватило дыхание.
