Некоторые из них привезли с собой свои семьи, и их дети невинно играли недалеко от лагеря. Другие наслаждались СПА-процедурами в доме отдыха, расположенном в близлежащих горах. Там они развлекали женщин-охранниц СС, фотографировались, смеялись, устраивали чаепития и отдыхали в шезлонгах на веранде. Некоторые даже ходили в церковь.
Полагаю, что они просто не считали нас людьми. Возможно, они действительно верили, что мы «паразиты», которых нужно уничтожать. Но я не могу себе представить, как мышление, даже полностью проникнутое нацистской идеологией, позволяло им проявлять такую беззаботность в разгар массовых убийств. Жена коменданта лагеря Рудольфа Хесса предупреждала своих детей, чтобы они всегда мыли клубнику с грядок своей виллы: ягоды были покрыты серой сажей от крематориев по соседству. Вопиющий диссонанс невинного детского удовольствия – сбора клубники и совершавшегося рядом Холокоста все еще не дает мне постичь психику нацистов.
Достаточно сказать, что эсэсовцы в Аушвице в полной мере наслаждались жизнью. Для некоторых это также включало секс – и даже любовь. Одна женщина-заключенная написала увлекательный рассказ о том, как охранник СС влюбился в нее, и она верила в подлинность их лагерного романа. Когда она освободилась, то была поражена, что уже не хочет иметь ничего общего с этим мужчиной. К счастью, мне никогда не приходилось сталкиваться с этим, но я должна была всегда быть начеку на случай, если какой-нибудь нацист захочет меня изнасиловать. Если им хотелось выбрать заключенную, то женщины в «Канаде», как правило, находились в лучшем состоянии, к тому же нам разрешали принимать душ, поэтому для охранников это предоставляло дополнительные возможности.
Другие лагерницы предупредили меня всегда быть внимательной в душе, который находился на улице и был окружен низким деревянным забором. Однажды я заметила, что один молодой охранник начал уделять мне особое внимание. Он наблюдал за мной в душе, и я замечала, что и в других частях лагеря он следил за тем, что я делаю.
Однажды Капо приказала мне пойти и передать какую-то информацию на склад. Я пошла и когда обернулась, то увидела этого охранника позади меня: он быстро шел за мной с винтовкой. Я нырнула в помещение склада и зарылась в ближайшую кучу одежды, где лежала не дыша, по крайней мере полчаса, чувствуя, что сортировщики уменьшают кучу поверх меня, и молясь, чтобы эсэсовец поскорее ушел.
Угроза была очень реальной, но мама делала все возможное, чтобы защитить меня: стояла рядом, пока я мылась в душе, и лежала со мной на койке. Женщины Биркенау мало в чем могли помочь друг другу, но мама всячески оберегала меня.
Если мама была моим постоянным спутником, то папа был лучом надежды.
В течение трех недель в июне 1944 года я активно работала в «Канаде». Лагерь гудел от бешеной деятельности, чего не наблюдалось за все четыре года его существования. В марте того же года Германия заключила договор с Венгрией и взяла страну под свой контроль: в конце концов нацисты смогли заполучить в свои руки последнее большое еврейское поселение в Европе, которое отныне стало совсем недосягаемым. Доставка и немедленное отравление газом полумиллиона венгерских евреев привело машину для убийств Аушвица-Биркенау к перенапряжению. Рудольф Хесс вернулся из Берлина, чтобы лично наблюдать за операцией. Он немедленно приказал построить железную дорогу прямо посередине лагеря и отремонтировать крематории, чтобы они могли работать на полную мощность. Хесс отдал приказ даже покрыть стены газовых камер свежим слоем краски. Он знал по своему предыдущему опыту, что главная проблема заключается не в убийстве людей, а в утилизации тел, поэтому он организовал рытье нескольких огромных новых ям за крематорием, где трупы можно было сжигать на открытом воздухе.
Первый поезд с венгерскими евреями прибыл 15 мая, всего за несколько дней до нас. Вскоре за ними последовали все новые и новые, и большинство из новоприбывших отправлялись прямо в лапы смерти. Конечно, не всех можно было убить сразу, даже если газовые камеры работали сверх максимальной мощности – поэтому большие группы людей сидели на деревьях и траве за газовыми камерами, пока не наступала их очередь.
Страшно смотреть на их фотографии: они сидят с родителями или играют со своими детьми, почти как на пикнике, до сих пор не подозревая о судьбе, которая их поджидает. Многие из них принесли с собой много вещей, и груда их имущества становилась все больше и больше, простираясь мимо тридцати складов, пока не устилала большую часть окружающей земли. Работа в «Канаде» никогда еще не шла так оживленно, и в наш один обеденный перерыв я присела на залитой солнцем улице, чтобы отдохнуть и съесть свой паек. Группа заключенных-мужчин проходила по другую сторону электрифицированного забора, и я узнала одного человека.
– Папа! – закричала я и подбежала к нему.
Он выглядел похудевшим в тюремной форме и берете, но это был определенно мой отец.
– Эви!
Папа подошел к забору, и мы стояли напротив, глядя друг на друга. Я могла дотянуться и дотронуться до него, но это было слишком опасно из-за электрического забора.
Он спросил, где мама, и я ответила ему, что она тоже работает в «Канаде».
– Как Хайнц? – спросила я в свою очередь. Папа сказал, что Хайнц в порядке, работает на ферме, на свежем воздухе и имеет возможность укреплять физическую силу.
– Слушай, Ева, – прошептал он, – я работаю в отделе пиломатериалов, и у меня ответственная работа. Мне кажется, я смогу попробовать прийти сюда в то же время завтра – ты не могла бы привести сюда и маму?
Маму, конечно, охватило волнение и радость при новости, что папа и Хайнц были здоровы, и на следующий день нам обеим удалось встретиться с отцом около забора. Как мы и условились, в назначенное время папа пришел, и я видела, как родители обменивались короткими фразами.
– Фрици, – сказал он, – а как же твои волосы?
Мама провела рукой по лысой голове и застенчиво улыбнулась.
– Не волнуйся, Эрик, они снова отрастут.
Однако отец остался безутешным, как будто внешний вид жены наглядно показал реальность нашего положения.
– О Фрици, – сказал он, – что же с нами будет?
Вскоре папе пришлось покинуть нас, но он пообещал вернуться снова и попросил меня принести ему сигарет из «Канады», чтобы он мог обменять их на что-нибудь нужное. Иногда охранники видели, как я подбрасывала ему пачку, но у меня никогда не возникло больших неприятностей из-за этого.
Однажды папа перестал приходить. Я продолжала ждать его каждый обеденный перерыв, но он так и не появился. Я сходила с ума от беспокойства. Я внушала себе, что его перевели на другую работу, которую он не мог так легко оставить, но я не могла оттолкнуть кошмарную мысль о том, что он перестал приходить, потому что был мертв.
В любом случае, деятельность в «Канаде» постепенно сводилась на нет, а это означало, что нас с мамой должны были перевести на новые должности. За два коротких месяца в Биркенау было убито больше евреев, чем за предыдущие два года, причем подавляющее большинство составляли венгры. Ежедневно перевозилось в среднем 3300 человек, а в некоторые дни – до 4300, причем три четверти из них направлялись прямо в газовые камеры. Пламя крематориев горело ярко, ночь за ночью, но теперь все были мертвы – и нам приходилось разбирать вещи, оставленные жертвами.
