Отто оставался истинным немцем в своих манерах и темпераменте и никогда не любил, чтобы кто-то валялся в постели.
«Сразу видно, что он служил в немецкой армии», – стонал Цви, имея в виду участие Отто в Первой мировой войне. (Еще он ненавидел беспорядок; когда он останавливался в нашем лондонском доме, после того, как мы приезжали из Швейцарии, то надевал спецодежду и убирал гараж или приводил в порядок сад.)
Летом Отто и мама ездили с нами отдыхать на побережье: сначала в Корнуолл, а в последующие годы в Тоскану. Отто строил смешные рожицы и занимался с девочками гимнастикой на песке, а мы все плавали в море.
Женитьба на маме открыла ему возможность новой жизни, как он однажды объяснил молодой женщине, которая писала ему о том, каким он ей представлялся в связи с военным и лагерным опытом.
«Все, что вы знаете обо мне, произошло двадцать шесть лет назад, и, хотя этот период был важной частью моей жизни и оставил незалечиваемые раны в моей душе, я продолжаю жить… Думайте обо мне не только как об отце Анны, каким вы знаете меня по книге и спектаклю, но и как о человеке, наслаждающемся новой семейной жизнью и любящем своих внуков».
Он, конечно, получал удовольствие от семейной жизни и обожал Кэролайн, Джеки и Сильвию: учил их кататься на коньках в Швейцарии, организовывал новогодние игры и подарки для всех детей на курорте, а как-то раз купил нашим девочкам велосипед на отдыхе в Италии, чтобы бегать за ними по пыльным дорогам, пока они учились ездить.
Моя дочь Джеки вспоминает, как она забегала в их комнату в Эджваре, прыгала к ними в постель, обнимала их и слушала, как Отто рассказывал истории. «Он придумывал замечательные рассказы, и мне всегда не терпелось услышать следующую часть».
Тем не менее его вышеприведенные замечания кажутся мне лишь частью более сложной истины. За нашей новой жизнью всегда следовали призраки погибших родственников, и успех «Дневника» Анны Франк означал, что Анна, в частности, играла важную, а иногда и всепоглощающую роль.
Отто и мама практически каждую минуту бодрствования в течение более тридцати лет занимались вопросами, связанными с публикацией или постановкой «Дневника», а затем руководством Домом-музеем Анны Франк в Амстердаме и Фондом Анны Франк в Швейцарии, а также отвечали на бесконечное количество писем со всего мира.
Поначалу в маленькой мансардной квартире в доме сестры Отто в Базеле, а затем в их собственном доме в Бирфсдене Отто и моя мать каждый день садились и обсуждали, как ответить на каждое письмо. «Дневник» Анны Франк нашел отклик в сердцах многих, особенно молодых, людей, и Отто стремился ответить каждому из них.
Он шагал взад-вперед по их кабинету, читая письмо от семнадцатилетней девочки из Калифорнии, которая написала, что родители не понимают ее.
– Как думаешь, что ответить ей? – спрашивал он маму. Она сидела за печатной машинкой и придавала подобным ответам более женственное звучание.
В 1963 году Отто и группе сторонников удалось спасти дом №263 на улице Принсенграхт от сноса. Они выкупили здание и создали Дом-музей Анны Франк в Амстердаме. Отто принимал активное участие в управлении организацией, даже контролировал работу различных сотрудников. С мамой он приезжал в Нидерланды не реже одного раза в месяц, чтобы все отслеживать.
Затем появились различные дела, связанные с публикацией «Дневника» во многих странах, и велась непрерывная борьба за права на пьесу с американским писателем по имени Мейер Левин. Все это повлияло на хрупкие нервы Отто.
Мейер Левин познакомился с Отто вскоре после прочтения раннего издания «Дневника» и написал версию пьесы, которая понравилась Отто. Это был серьезный и правдивый рассказ о дневнике, в котором подчеркивалось еврейское происхождение Анны, но театральные продюсеры опасались, что зрители сочтут его слишком грустным и мрачным. Мейер Левин не смог найти успешного театрального продюсера, который поставил бы его версию пьесы, а другой вариант (гораздо более легкий и с менее заостренной еврейской темой) был заказан Фрэнсису Гудричу и Альберту Хакетту, которые написали пьесу под названием «Худой человек, отец невесты и семь невест для семи братьев».
Первоначально дружеские отношения Отто с Мейером Левином испортились, и Левин судился с Отто в течение нескольких лет. Дело втянуло всех, с кем либо Мейер, либо Отто имели дело, даже Элеонору Рузвельт. Полемика переросла в кровавое побоище. Левин писал гневные обвинения в газеты тех стран, куда приезжал Отто.
В январе 1960 года Левин писал ему: «Ваше поведение навсегда останется примером страшного зла и отцовского предательства слов дочери».
События, связанные с пьесой, разрушили жизнь Мейера Левина и сломили его. После его смерти дочь Левина написала, что ее отец «утратил свои моральные устои» в споре с Отто, но я немного сочувствовала Мейеру Левину, несмотря на то через что он заставил пройти Отто. Его версия пьесы была намного лучше, и я думала, что его обвинения не беспочвенны, что ее постановке помешал заговор Хакетта и Лиллиан Хеллман. В целом этот случай представлял собой яркий пример того, как наследие Анны Франк вызывает у людей глубокие чувства и даже безумие – и на мою жизнь оно повлияло тоже, особенно после того, как я начала рассказывать о своем собственном опыте.
Помимо крайне неприятной череды судебных баталий с Мейером Левином, Отто также принимал участие в судах против антисемитов и отрицателей Холокоста, которые оспаривали правдивость дневника, утверждая, что это подделка, написанная либо Отто, либо Мейером Левином.
В 1959 году в Германии Отто и два издательских дома подали в суд на Лотара Стило и Генриха Буддеберга, утверждавших, что дневник – подделка. В Базель направили трех экспертов для изучения рукописи, которая, как они заявили, является подлинной. Дело продолжалось до октября 1961 года, когда адвокаты Стило объявили, что он передумал, поскольку не было «никаких оснований утверждать, что дневник фальшивый».
Однако на протяжении многих лет Отто неоднократно был вынужден защищать произведение своей дочери в суде, включая известное разбирательство с отрицателем Холокоста Робертом Фориссоном, начатое в 1976 году. В итоге издателю Фориссона, Хайнцу Роту из Франкфурта, запретили публиковать брошюры с заявлениями о поддельности дневника Анны.
Эти затяжные судебные баталии измучили Отто, и обычно они сопровождались ростом антисемитской ненависти и личными нападками. Последний случай имел дальнейшие непредвиденные последствия, когда Отто поставили в известность о том, что из Германии прибудет еще одна группа экспертов для изучения всех имеющихся у него материалов относительно Анны.
Отто, который уже старел и был довольно болен в то время, воспринял эти слова буквально и дал одному из своих лучших друзей, Кору Суйку, несколько дополнительных неопубликованных страниц из дневника. Мне кажется, Отто воспринимал их как очень конфиденциальные, и думал, что, отдав их Суйку, он мог честно признаться немецким властям в полной передаче всех материалов, при этом сохранив их в тайне.
Я не думаю, что он был намерен отдать эти записи Суйку насовсем. Отто отслеживал каждую мельчайшую деталь публикации дневника и любил держать все под строгим контролем. Я считаю, что он не хотел увидеть эти страницы опубликованными, даже если бы доходы от продаж «Дневника» в США могли финансировать благотворительную деятельность.
