В те дни не только сами публичные выступления казались мне непростым испытанием – трудно было возрождать сами события в памяти. После моей речи люди задавали всевозможные вопросы, и я пыталась обдумать их и ответить на каждый должным образом. Были как личные вопросы, так и морально-философские. Жалею ли я, что родилась еврейкой? Неужели я все еще верю в Бога? Могу ли я когда-нибудь простить нацистов и Германию? Охранники в Аушвице насиловали женщин-заключенных? Как мне удалось пережить это испытание, не сойдя с ума?
Каждую ночь я лежала в постели, мучимая бессонницей из-за всех этих вопросов и моих воспоминаний о прошлом.
Однажды вечером, пока мы с Цви ужинали с друзьями, передо мной открылся новый путь.
– А мы так ничего и не знаем о твоем прошлом, – сказала моя подруга Анита. – Пожалуйста, расскажи нам.
Нерешительно я начала рассказывать в более доверительной манере о том, что пережила, и Цви с Анитой и ее мужем точно остолбенели. Закончив, я глотнула воды, и Анита сказала: «Ева, ты должна записать все это».
В то время было только несколько книг, написанных людьми, которые пережили Холокост, и я никогда не думала, что моя история окажется среди них. Кто-нибудь действительно верит в то, что я могу сказать что-то стоящее? Я подошла к известному лондонскому литературному агенту, Эндрю Нюрнбергу, и после того, как я рассказала ему обо всем вкратце, он заверил меня, что мы сможем найти издателя для моей книги.
Я знала, что будет достаточно трудно подробно излагать все мучительные воспоминания, и к тому же я не была писательницей, поэтому обратилась к матери одного из школьных друзей Джеки – учительнице по имени Эвелин Кент. Я не была уверена, заинтересуется ли она идеей помочь мне написать книгу, но как только я спросила ее, довольно неуверенно, она сказала: «Ева, я много лет ждала этой просьбы».
Так мы и приступили к делу. Эвелин впервые купила компьютер, и каждый вечер, около восьми часов, я приходила к ней домой и рассказывала – а она печатала и печатала. Мы работали до изнеможения, засиживаясь до полуночи, а затем я исчезала за дверью, в холодной черной ночи, испытывая странный восторг от разговора о вещах, которые я так долго держала запертыми внутри себя. Это было и ужасно, и восхитительно, и грустно.
Через два года мы, наконец, закончили рукопись «Истории Евы», и Эндрю Нюрнберг заключил контракт с издателем в Великобритании – У. Х. Алленом. Книга представляла собой суровый, незавуалированный рассказ о моем пребывании в Аушвице, и я не знала, как люди отреагируют на него. Желали они знать, каково это, когда на тебя выливают ведро с фекалиями, или когда ты просыпаешься в своей койке рядом с трупом?
Будучи свидетелем затяжных конфликтов Отто сначала с Мейером Левиным, а затем с отрицателями Холокоста и даже с людьми, которые утверждали, что он сам написал дневник, я знала, что занять более значительную позицию в «мире Анны Франк» будет трудно. Конечно, я знала Анну задолго до того, как мы удалились в убежище, а намного позже Отто стал моим отчимом, что сделало меня сводной сестрой Анны, но несмотря на это, я ожидала нападок людей, утверждавших, что я хочу примазаться к славе Анны Франк.
Отто часто (очень несправедливо) обвиняли в получении прибыли от гибели его дочери. Я понимала, насколько это неправильно и что это не имело никакого отношения к его мотивациям, но злые языки говорили о нем самые мерзкие и отвратительные вещи. Это заставило меня еще чаще задаваться вопросом, есть ли у людей хотя бы элементарные понятия о порядочности.
Как я и боялась, вскоре про меня стали говорить то же самое. Одна женщина утверждала, что я вовсе не знала Анну, потому что неправильно описала цвет ее кошки. Друзья Отто и он сам, когда был жив, доказали, что я знала Анну и что опровержение этого факта – полная чушь, но я призналась, что цвет кошки действительно перепутала. В процессе написания книги я призналась Эвелин в том, что не могу вспомнить точный окрас. У нее самой дома жила большая полосатая кошка, и Эвелин спросила: «Ну, может, полосатая?» Я пожала плечами и допустила, что, может, и полосатая. Позже мы узнали, что кошка была черная. Из-за подобных деталей биографии Анны Франк люди часто враждовали.
Несмотря на такого рода претензии, опубликованная книга «История Евы» имела огромный успех, и меня на спортивной машине по стране возил молодой человек из издательства. Средства массовой информации особенно заинтересовались нашим с мамой лагерным прошлым, и мы вместе появились в эфире утренней телевизионной передачи с ведущей Селиной Скотт (тогда большой знаменитостью). Я также выступала в передаче «Женский час» на радио BBC, давала интервью многочисленным местным газетам и надписывала купленные экземпляры книги в магазинах по всей Великобритании.
Чтение моих мемуаров стало болезненным процессом для членов моей семьи. Я обговаривала с мамой каждую деталь в процессе написания, и она очень гордилась последней историей – даже сама участвовала в написании двух глав о том, как ее отобрали для отравления в газовой камере Аушвица, и о том, как отстала от поезда. Мы заново проживали все вместе. Цви был очень тронут, и иногда его поражали некоторые детали, раскрывавшие доныне скрытую сторону личности его жены.
Думаю, что труднее всего знакомство с книгой далось моим детям, ведь они читали о моем прошлом, которое я никогда не обсуждала с ними. Одна из дочерей сказала мне, что не хочет читать «Историю Евы», но позже я увидела открытую книжку на ее тумбочке. Ей не хотелось показывать, что она знает обо всех моих злоключениях.
Для меня книга стала подходящим способом излить болезненные воспоминания, и, было трудным и эмоционально затратным процессом. Некоторые мрачные детали жизни в Аушвице сильно врезались в мою память, но теперь я обнаружила, что могу их отпустить. Они никогда не исчезли полностью, но стали казаться менее яркими. Они остались в прошлом. Однако чувство горя из-за потери отца и брата не ослабло никогда. Оно осталось со мной на всю жизнь.
После написания «Истории Евы» я поняла, что хочу поведать миру о Хайнце. «Все помнят Анну, – говорила мама, – но Хайнц тоже был талантливым мальчиком – и его жизнь прервалась. Об этом как будто никто не помнит». Потребовалось немало времени, чтобы эта надежда осуществилась, но много лет спустя после публикации своих мемуаров я начала писать книгу для молодых людей под названием «Обещание» совместно с моей подругой Барбарой Пауэрс. Эта книга состояла рассказов о Хайнце и дополнялась его стихами и картинами. Драматургу из Огайо и театральному режиссеру Джеку Баллантайну книга так понравилась, что он решил написать пьесу под названием «Свет во тьме», вдохновленную этой историей.
Теперь, когда я стала больше рассказывать и писать, интерес к антикварному бизнесу начал пропадать. Мне хотелось, чтобы мое новое занятие приобрело большое значение, а не осталось лишь способом эмоционально освободиться.
Должна сказать, что на этом пути меня постигли неприятности. После того как американский вариант моей книги вышел в издательстве «Св. Мартина», некие люди из Санкт-Петербурга, штат Флорида, пригласили меня поговорить с ними. Это было мое первое выступление в Америке, и я невероятно волновалась.
