Конечно, как и у всех семей, у нас были свои взлеты и падения, но я счастлива, что мама прожила достаточно долго и засвидетельствовала пророчество папы о «непрерывной цепи».
У мамы, по всей видимости, было железное здоровье. За исключением удаления матки в Амстердаме вскоре после окончания войны, она редко болела. Во время одной поездки в Мужен с ней случился неприятный инцидент: ее рука застряла в шезлонге.
Это было ужасно: она, не переставая, кричала от боли, но мы не могли вытащить руку. В конце концов, когда мы освободили маму и отвезли ее в больницу, то обнаружилось, что она сломала три пальца, но все еще настаивала на том, чтобы уехать самостоятельно и вернуться в Швейцарию, как и планировалось.
Некоторое время спустя она как-то раз шла по улице возле своего дома в Бирсфельдене и врезалась лицом в трамвай. Это была почти смертельная авария, но мама оказалась крепкой. Она выкарабкалась. Но этот случай заставил нас серьезно задуматься о ее будущем, и я предложила ей переехать к нам в Лондон.
Мама приехала на некоторое время, но не могла переселиться насовсем: она прожила в Швейцарии несколько десятков лет и скучала по своей квартире и друзьям.
«Я была так счастлива в этой квартире с Отто, – говорила она. – Когда я там, я чувствую, что он все еще со мной».
Мы договорились, что она вернется, но нашли для нее женщину-польку, которая стала ухаживать за ней. Так они прожили некоторое время, но потом мама сказала: «Почему я должна жить здесь с чужим человеком, когда вся моя семья в Англии?» Она снова вернулась с намерением остаться с нами, но все еще не могла успокоиться и вернулась в Швейцарию еще раз.
В течение нескольких лет мама путешествовала туда и обратно, иногда живя с нами, иногда – в Швейцарии, а я летала и навещала ее каждые выходные.
В конце концов, я поняла, что у нее начались проблемы с памятью и она действительно не могла заботиться о себе.
В 1995 году мама навсегда переехала в Англию и жила с нами в Эджваре. Вскоре я начала много ездить по миру со спектаклем «А потом они пришли за мной», и Элизабет Равазио приезжала и оставалась с мамой на время моего отсутствия. В итоге Элизабет предложила, что было бы легче, если мама согласилась бы жить в ее доме, за углом.
Элизабет была преданным спутником и опекуном моей матери в ее последние годы. К тому времени мамина память ухудшалась, и она легко путалась в мыслях. Когда пришли взять у нее интервью об Отто, она, казалось, на протяжении нескольких часов рылась в памяти, но вспомнила только то, что «у него была очень маленькая голова».
Нам, знавшим, как сильно она любила Отто и как много они значили друг для друга, было больно слушать.
Некоторое время спустя, в один вечер, Элизабет с мамой решили пойти в кино на «Титаник» с Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет. Я думаю, что образ старой леди, оглядывающейся на болезненные воспоминания о катастрофе и смерти, оказал слишком острое воздействие на маму. Она невероятно расстроилась, пришла в беспокойство и вернулась домой вся на нервах. Она много лет принимала снотворное и в ту ночь, как мне кажется, приняла слишком большую дозу. Когда позже она проснулась, чтобы сходить в туалет, то в состоянии замутненного сознания поскользнулась на поясе от своего халата, упала и сломала ногу. У нее случился ужасный открытый перелом: бедренная кость торчала через кожу, и врачам пришлось нести ее до машины скорой помощи с ужасной болью.
В больнице она немного пришла в себя, но потом от напряжения при падении у нее произошла серия мельчайших инсультов. Врачи сказали мне, что когда у пожилых людей случается инсульт, они часто не дают им еды и жидкости, чтобы позволить умереть. Я прекрасно понимала, что приближается конец маминой жизни, но была возмущена этим предложением.
– Ни в коем случае! – кричала я на них. – Моя мать выжила в лагере. Я не собираюсь морить ее голодом до смерти. Она умрет в нужное время.
Я не допустила бы, чтобы моя мать, пережившая Холокост, была убита Национальной службой здравоохранения Англии. Я до сих пор не могу понять, как можно приближать людей к смерти голоданием, и меня никогда не убеждали заявления медиков о том, что пациенты не понимают, что с ними происходит. Я уверена, что просто это дешевле и удобнее для больниц.
Вопреки мнению врачей, мама достаточно хорошо восстановилась, и ее отправили в очень грязную местную реабилитационную больницу, где персонал, похоже, не обращал никакого внимания на своих пациентов. Мы с Элизабет решили, что не хотим, чтобы мама провела там остаток своей жизни – и увезли ее домой.
В течение нескольких месяцев мы заботились о ней, кормили и поднимали ее в инвалидном подъемнике, и, несмотря на явное угасание, она прожила последние дни в полном сознании, окруженная своей семьей. Хотя она едва могла говорить и лежала на кровати, свернувшись, как эмбрион, я помню, что у нее загорелись глаза, когда мы привели Эллу – ее младшую правнучку, и Элла подползла к маминой кровати, чтобы поприветствовать ее.
В 1998 году мама умерла в возрасте девяноста трех лет. Ее жизнь охватила все ужасы и историю ХХ века. Она родилась в большой благополучной семье, когда Габсбургская монархия управляла большей частью Европы, а затем пережила Первую мировую войну и Холокост. Обстоятельства ее жизни со временем менялись так, как мало кто из нас может себе представить, но она осталась очень доброй, вдумчивой и боевой женщиной. Прежде всего, она была нацелена на то, чтобы я продолжала жить счастливой и полной жизнью, и отдала этому все свои силы.
Она была лучшей матерью, о которой можно было только мечтать. Я не смогла бы добиться многого без нее.
Через несколько месяцев после маминой смерти я отправилась с Элизабет в Японию, где всегда проявляли огромный интерес к личности Анны Франк. Я поговорила со многими людьми, которые интересовались дневником, и многие из них, как оказалось, уже видели выставку Анны Франк, где было представлено большое количество вещей семьи Франков, которые мы переправили по этому случаю. Я очень радовалась тому, что, поскольку мама являлась женой Отто, история моей семьи также была представлена на выставке – в частности некоторые картины Хайнца. Мы пробыли в Японии больше месяца, и когда я путешествовала по этой прекрасной стране, то часто думала о маме с Отто и о том, чего они пытались достичь в своей жизни. Никто из них не верил в загробную жизнь, но они оба были настоящими гуманистами, посвятившими себя продвижению идей терпимости и сострадания. Я знаю, что им бы понравилась роза имени Анны Франк, выращенная в Японии. У нее хрупкие лепестки, которые перед тем, как свернуться и умереть, меняют цвет с розового на оранжевый.
28
Протягивая руку
«Из истории Анны Франк я узнал о том, что происходит, когда кого-то сдают…»
Возможно, каждый черпает что-то свое из историй о Холокосте. Человек, с которым я разговаривала, отбывал наказание в тюрьме Вормвуд Скрабс – одной из самых известных британских тюрем. Он принимал участие в двухнедельном проекте, организованном Фондом Анны Франк, и объяснял, что получил от него.
