– Ах это! Вынуждена разочаровать: обвинить меня во лжи не удастся! Я живу с мамой и сестрой, и да, я их содержу.
– С какого перепуга?
И тут я растерялась – рассказывать всё, как есть, было не то чтобы стыдно, это было аналогично взрыву бомбы, после которого пропасть между нами станет непреодолимой. В памяти всплыл и страстно влюблённый в меня Лёшка, который поник и быстро сошёл на «нет» после знакомства с моими. И владелец чёрного пояса по каратэ Антон, который был готов жениться через неделю после знакомства, но сразу сказал: «Или я, или они». Художник Николя растворился, когда я попросила его отвезти в больницу к маме – в психиатрическую лечебницу за город не так-то просто добраться на рейсовых автобусах. А откровения о проблеме сестры в глазах многих ставили печать неприкасаемой и на мне. Уже проверяла, знаю.
Джек ждал ответа, смотрел испытующе, как прокуратор на допросе. Лягушки исступлённо квакали в ночи, ветер гнул камыш, шелестели ветвями ивы над водой, плёскали краснопёрки; с того берега пруда доносилось нестройное «По Дону гуляет». Я кусала губы и молчала.
Я просто не могла сказать правду! Не ему!
– Так, – мрачно бросил шеф. – По ходу парня у тебя нет, потому что есть гражданский муж и семеро детей. – Схватил меня за руку и потянул к дому. – Пошли знакомиться.
– Нет! – Я попыталась вырвать свою кисть, но он держал, как в тисках.
– Ненавижу, когда мне врут! Вся ваша женская порода такая! Но меня ты не обведёшь вокруг пальца! – Джек сверкнул глазами и прорычал: – Идём! Твоё дело переводить, вот и переводи.
Он дотянул меня, упирающуюся, до угла нашей девятиэтажки. Покачивающаяся во хмелю сухопарая мужская фигура на дорожке приостановилась.
– Сашка, ты? – послышался голос Серёжки Чернопанова, с которым мы в детстве в казака-разбойника играли и в партизан. – Дать в рожу этому хмырю?
– Что он говорит?! – рыкнул Джек и остановился.
Я тоже.
– Хочет вам врезать по лицу. Подраться не желаете? – сердито ответила я, но крикнула товарищу детства по-русски: – Нет, не надо. Спасибо, разберусь.
Серёжка не ушёл, а так и остался стоять, покачиваясь, с бутылкой пива в руке.
– Что ты сказала ему?! – нахмурился, как грозовая туча, Джек. – Кто это? Он? Твой?
Вот тут меня разобрало зло. Он вообще в своём уме?! Серёжка хороший, но к своим двадцати шести давно спился. И это было очевидно: по изменившемуся припухшему лицу, по грязной футболке и отвисшим на коленях спортивным штанам.
То есть Джек считает, что я буду жить вот с таким человеком?! Прекрасного он обо мне мнения… Значит, больше пугать нечем.
Я вырвала руку и мотнула головой.
– Идёмте.
Шеф пошёл за мной, как гора за Магометом. По плохо освещённому двору, лавируя между беспорядочно припаркованными иномарками и видавшими лучшие времена копейками, сгоняя с дороги подгулявших кошек, мимо группировки бабок под одним «грибком» и алкашей – под другим.
Стиснув зубы, я прошагала по разрисованному подъезду, остановилась у лифта, над которым одиноко светила ещё не выкрученная лампочка. Джек озирался, но был полон решимости. Напряжения между нами было столько, что и без электричества лифт бы поехал.
В тесной кабинке Джек таращился на прожжённые спичками кнопки и старую жвачку, фигурно влепленную в вентиляционную решётку, и вышел за мной на девятом, на последнем. Перед нашей дверью я резко остановилась и развернулась к шефу. Он чуть не налетел на меня и отшагнул назад. Его лицо горело предвкушением разоблачения и момента, когда он ткнёт в меня пальцем и рявкнет: «Я так и знал!» Что ж…
– Только учтите: в моём доме я запрещаю вам разговаривать на повышенных тонах, – сказала я шефу жёстко. – И не удивляйтесь содержанию перевода. У меня мама больна шизофренией, инвалид второй группы. Грезит инопланетянами, периодически ходит их встречать. Иногда за город. Теряется. Если её напугать, это кончится психиатрической клиникой, и тогда я точно не смогу прилетать на работу по каждому вашему требованию! – Я выдохнула из себя ярость, чудом не вылетел драконий пар. И решила припечатать, чтоб уж наверняка. – Что ещё? А! Сестра у меня тоже нервная. Психозы, депрессии. И чтобы вы знали, по паспорту она не сестра, а брат. Но это мелочи по сравнению с её склонностью к суициду. Так что уж будьте любезны, ведите себя прилично!
Судя по ошарашенному лицу Джека, он передумал вламываться в мою квартиру. Да наверняка и в мою жизнь. Я скрестила на груди руки и, несмотря на свой рост, посмотрела на него сверху вниз. Хотел правды? Получи, фашист, гранату!
– Ещё не поздно передумать, – процедила я, видя растерянность в карих глазах. – Обычно все передумывают. Но мне без разницы! Бегите в свой праздничный мир с дорогими часами, машинами и женщинами на одну ночь! А мне оставьте работу! Заботиться о двух психически больных людях довольно сложно.
– Балерина… – тихо проговорил он. – Это правда?
– А разве таким шутят? – с вызовом спросила я и достала ключ из сумки. – Пойдёмте, познакомлю!
– Погоди. – Джек приблизился ко мне, поднял руку и… погладил меня по голове. – Бедная малышка… И всё на тебя одну?
Пожалуй, если бы он развернулся и запрыгнул в лифт, если бы стал насмехаться, у меня хватило бы сил сдержаться, я бы расколошматила подушку, выпуская пар, я бы поносила его громко и безудержно… Но от этой внезапной ласки я просто всхлипнула раз, другой… и совершенно по-детски разревелась. Я знаю, что при этом делаюсь совершенно некрасивой, смешно выпячиваю губу, краснею и становлюсь похожей на гримасничающего клоуна. Это провал. Полный и бесповоротный. От этой мысли я заревела ещё громче.
И вдруг Джек прижал меня к себе, трепетно и очень сердечно, по-настоящему. Большой и тёплый, как медведь. Я шмурыгала носом и обливала горячими слезами его фирменный джемпер, а шеф гладил меня по волосам и целовал в макушку.
– Ну, прости меня, маленькая. Прости, идиота… Я не знал… прости.
Я подняла на него глаза. Он подул мне в нос, как детям делают. Ой.
– А вы меня не уволите?
– Я что, изверг? – спросил он.
– Бываете, – кивнула я, крошечная, как птичка, в его объятиях.
– Ну знаешь! – к счастью, объятий не расцепил, наоборот, прижал крепче. – Ты тоже не ангел.
– Угу. Зато я всегда вам говорю правду, – вздохнула я, – а она бывает горькой.
Джек ласково выругался, а я, счастливая, положила ему голову на грудь и обняла за талию. Как родного. Может, он и не любил меня, но сейчас как будто любил. А потому моё исстрадавшееся за день сердце тихо и радостно танцевало.
Глава 22
Наше уединение на лестничной клетке было прервано скоро и некстати: дверь в мою квартиру приоткрылась, выглянула взлохмаченная Дина с новым баклажанным цветом волос и железным прутом наперевес. Есть у неё такая дежурная арматурина на всякий пожарный.
