– Хорошо, Саш, – удивился Кирилл. – Что-то случилось?
– Да, ты был прав по поводу Рэндалла, ещё в наш с тобой первый разговор. Он – не тот, кем хочет казаться. Мне надо уехать, чтобы он не знал. Это важно. Очень важно!
Кирилл сглотнул. Видно было, что ему страшно, но колебания его длились не более минуты, и он махнул рукой:
– Садись на заднее кресло. Там с одной стороны костюм висит на вешалке, а с этой прикройся плакатами. Я – не мудак, Саш, я этого Рэндалла с первого взгляда раскусил. И то, как он на тебя запал…
– Пожалуйста, не говори об этом, – пробормотала я сквозь зубы, чтобы не разрыдаться. Я не стану! Я не сойду с ума, как мама! Ни сейчас, ни вообще! Не дождутся. Тем более, если беременна. Мой малыш не должен будет нянчить свою маму, наоборот! А папу – к чёрту, не заслужил даже знать!
На КПП меня не заметили. Мимо неслись улицы, по которым мы ездили с Джеком. Больно, как больно! Всё в этом городе ранило меня. Кирилл довёз меня до остановки и спросил.
– Может, дальше куда-то?
– Я на такси.
– Брось, Саш! Говори, куда ехать!
– Хорошо. На автовокзал. – Я взяла в руки телефон, предупредила: – Кир, не удивляйся, если я буду орать. – И набрала папу.
– Доча? Привет! Как дела? – Знакомый любимый голос, который я всегда так боялась расстроить и потому всегда говорила, что у меня всё хорошо. Даже если мир рушился и нечего было есть. Но не сегодня.
– Плохо. Очень. Папа, я уезжаю срочно из города. Не знаю, насколько. На это время ты должен взять заботу о маме и Дине.
– Но, доча, я же… – с лёгким возмущением произнёс папа.
Я рявкнула:
– Меня не интересует, что «ты же»! Я выполняла роль главы семьи с детства! Пахала, вытирала сопли, лечила, кормила! Подтирала за тобой, несла ответственность за твои ошибки! Хватит! Побудь и ты немного мужчиной! Ты – мой отец, а не я – твой!
– Саша, но я же не отказываюсь, – примирительно и уже совсем другим тоном, впрочем, слегка обиженным, заговорил папа. – Просто меня уволили, и я без работы остался. Вот вчера только.
– В компании «Софт Дринкс Корпорейтед» есть открытые вакансии водителя и экспедитора. Обратись к Сергею Южанину из отдела продаж и скажи, что от меня. Он не откажет.
– Ой, спасибо, доча. А что случилось?
– Не могу говорить, – хмуро ответила я. – Ты обязан взять заботу о наших на себя. И завтра придут кровельщики. Проследи.
– Какая-то ты другая совсем, Саша, – обеспокоенно сказал папа.
– А ты приходил бы чаще! – рявкнула я, не способная на мягкость. Не для меня она сейчас. Не время для ласки и плюшевых мишек. Всё! – Я отзвонюсь, когда смогу. И проверю.
Что сказал в ответ папа, я не слышала, я отбила звонок.
Кирилл, сжав плечи, обернулся на меня.
– Ну ты даёшь!
– Учителя хорошие, – буркнула я и замолчала, стараясь дышать и не думать. Меня учили на йоге, что любую эмоцию можно растворять, если наблюдать за ней. И я пыталась. Кипела гневом, и пыталась пронаблюдать его. Он стихал и вспыхивал снова. Если я не позабочусь о себе сейчас, потом о моих никто не позаботится. А моя задача – не свихнуться. Даже теми методами, которые другим покажутся дурацкими. И пусть! Я поступаю так, как я, а не как все! И тут же с ужасом поняла, что повторяю слова Джека. Я отравлена – ложью, им самим! Загипнотизирована. Пора просыпаться.
Я выдохнула и решила позволить себе быть такой, какой я была сейчас, дать себе время, чтобы оправиться, очиститься, успокоиться, наконец. Позвонила Тане и попросила передать маме, что меня отправили в срочную длительную командировку. Придёт папа. Объясняться не стала, сославшись на срочность. Слова сочувствия тоже убивают…
На автовокзале я поблагодарила Кирилла и твёрдо сказала:
– Уезжай. Дальше я сама.
– Саш, ты уверена?
– Да, всё в порядке.
– Так не кажется.
– Это мнимое. Езжай!
Кирилл пожелал мне удачи и уехал.
Со всеми этими ФСБэшными хвостами и новыми друзьями с Джека ещё станется меня искать. Не хочу. Нет!
У стойки А21 заканчивалась посадка на автобус, идущий в Ялту. Вот куда американец, даже пуэрториканского разлива, не направится! И прекрасно. Я подошла к невероятно толстому водителю, надутому, словно пузырь, готовый вот-вот лопнуть.
– Довезёте, если не через кассу платить?
Водитель показал два пальца и вслух сказал:
– …штуки.
– Не вопрос.
* * *
Скоро автобус нёсся по трассе, мимо полей, садов, развилок. А я была мертва. Почти.
– Ты не дала ему объясниться, – говорило что-то во мне.
– И не дам. Не заслужил. Слышать банальную ложь противно. И не банальную тоже.
– А если всё не так? Он с ума сойдёт.
– Нет. Он – крепкий, лживый орешек. Сам пропадал на три недели, я не умерла. Обойдётся.
– Но разве он солгал? Он не обещал ничего! И о любви не говорил. Ты сама придумала, сама влюбилась, а теперь злишься.
– Да, я дура. И теперь убегаю от того, кто считает меня игрушкой для секса. Но игры кончились. Тайм-аут.
– Ты от себя убегаешь.
– Пусть.
Он не станет меня искать, а если станет, не найдёт, – кололось в сердце, дурном и жалком. Оно хотело, чтобы Джек бросился вслед и нашёл, и сказал, что любит. Глупости! Он никогда этого не скажет, если не сказал даже вчера, весь такой герой, который соскучился и «убил дракона»… А всего лишь секса хотелось с дороги.
Я переключилась на практичные мысли, отбросив злость и сопливую жалость к себе. Я не звала их, это просто погода, день-два, и ветер переменится.
Итак, реальность. Документы на компанию будут переоформлены быстро, менеджеры у нас расторопные. С женой Джеку будет не скучно, друг новый есть – Ковров. Напьются на досуге. Потом назначит нового генерального директора и укатит в свой Нью-Йорк. Владельцу и инвестору в такой «провинциальной дыре» с «чёртовыми соловьями» делать нечего, надо вселенную делить и галактики захватывать. По-хитрому, попутно обводя вокруг пальца глупеньких девиц. Он уедет, а я вернусь. И жить буду заново. И выживу, назло.
* * *
Через шестнадцать часов, измочаленная и больная, я вышла на автовокзале в Ялте. Горы в дымке справа, автостанция советского типа, кедры, сосны, таксисты… Пахло морем. Я закрыла глаза и тут же встряхнула головой, прогоняя тоску о Джеке. Я больна им, надо излечиться.
Зашла в аптеку, купила тест. Потом в туалет. Две полоски. Я прислонилась к стене, замерев. И поняла, что я уже это знала, только не признавалась себе. Как и во всём остальном. Что ж, у всех наступает время рушить карточные домики. Моё наступило сейчас. И хоть хотелось выть в голос, сесть на корточки, сжать колени и орать нечеловеческим голосом, я одёрнула платье и распрямилась – нет, я не стану. Не имею права. Теперь я точно буду сильной. У меня в кошельке почти тридцать тысяч. И жизнь. Две жизни. Без него.
