Смотрим, кто начал проявлять активность. Жаль, рядом нет корректировщика. Но отсутствие оптики на винтовке, позволяло самому оценивать ситуацию.
Ага, вот кто-то замахал руками, что-то выкрикивая. "Наш клиент!" — подумал я, навел мушку и мягко потянул на спуск. Выстрел. Одним руководителем стало меньше.
Кто ещё? Мой взгляд начал скользить вдоль обоза бунтовщиков. Ещё один стал что-то кричать и показывать рукой на наши огневые позиции. "Нет, организованной атаки нам не надо!" — успел подумать я, пока тело на автомате делало свою работу. Выстрел и каторжанин, получив пулю в лоб, разбрызгав затылком, слетел с обочины тракта, на который успел забраться.
А дальше понеслось. Каторжане через снежную целину попёрлись на нас по пояс в снегу, стреляя из всего, чем были вооружены. "Наковальня" сработала отвратительно. Десяток солдат и пятёрка юнкеров стреляли во фланг бунтовщикам, но их точность была нулевой.
Я слился со своей винтовкой в одно целое и долбил, как из пулемёта, пытаясь охватить, как можно больший сектор и, еле успевая менять пачки патронов, передёргивать затвор. Остановился только после того, как целей не осталось. Последних бил уже чуть ли не в упор, метрах в двадцати. Проверил подсумки. Осталось три пачки от двух десятков. "Семьдесят пять выстрелов. За тридцать убитых могу голову отдать. — Подумал я. — Сорок процентов пораженных целей. Обалденный для скоротечного боя результат".
Я, расслабившись, растянулся на лапнике и прижался горящей щекой и лбом к холодному прикладу винтовки, вдыхая запах сгоревшего пороха. Давно я так не стрелял. Спасибо, винтовочка, выручила. Могли нас смять каторжане. Ещё чуть-чуть и смяли бы. Очнулся от голоса сотника.
— Ермак, оглоблю тебе в…., - Головачев, застыв заиндевевшей фигурой надо мной, поперхнулся и продолжил. — Много видел хороших стрелков, но то, что творил сегодня ты…
Сотник снял с усов иней и лёд, откашлялся и продолжил:
— Теперь верю, что можешь, стреляя, буквы рисовать на мишенях. Спасибо, тебе. Если бы не ты, могли бы и потерпеть поражение.
— Ваше благородие, отбились и, слава Богу, — ответил я, вставая и попытавшись принять стойку смирно.
Сотник, ничего не говоря, сграбастал меня в объятия.
— На награду обязательно представлю, — прошептал мне на ухо Головачев. — Молодец! Спасибо тебе!
Пошли доклады от портупей-юнкеров. Отделались можно сказать легко с учётом трехкратного превосходства каторжан-бунтовщиков и хренового действия "наковальни". Двое убитых и пять человек раненых юнкеров. Мой "казак" Васильев, благодарю тебя Господи, остался жив. В ранце у меня было три комплекта перевязочных материалов. Использовал их для тех, кто, по моему мнению, мог выжить.
Не дай вам Бог, делать такой выбор. Перебинтовать того, кто, возможно, выживет и не сделать этого с тем, кого "списал" из живых. Впервые, за всю свою жизнь в этом мире попросил закурить. Затянулся папироской и ничего не почувствовал. Грамм бы двести неразбавленного спирта! Чувствую, и это не поможет. Всего полгода прожил с ребятами, а как тяжело их терять!
После оказания помощи, цепью двинулись к тракту, проверяя по пути убитых или раненых бунтовщиков. Заметив, как старший портупей-юнкер Забелин склонился над одним из лежащих каторжан и достал кинжал, выстрелил по телу бунтовщика на вскидку. На мой выстрел сбежались юнкера, которые были рядом, и подбежал, продираясь через сугробы, сотник Головачев.
— Что случилось? — спросил взводный.
— Ваше благородие, лучше будет, если все каторжане погибнуть от пуль. Не к чему резаные раны. Найдётся много защитников нашим борцам за свободу. Чтоб их черти жарили…
Головачев задумался, а потом выдал конкретный приказ:
— Живой, не живой, проверять стреляя!
Когда добрались до тракта, прозвучало еще пара-тройка выстрелов контроля. На дороге встретились с солдатами и юнкерами, которые были в "наковальне". Если юнкера имели бледный вид, то солдаты конвоя выглядели героями Советского Союза. Как же участвовали в уничтожении противника.
Я подошел к пшеку, который пытался организовать и, можно сказать, организовал атаку на засаду. Рядом остановился унтер, старший над отделением конвойных и, глядя на труп лет двадцати пяти-тридцати мужчины, во лбу которого было отверстие от моей пули, а затылка не было, произнёс:
— Дурачок! Ему оставалось два месяца до окончания ссылки! А теперь Юзеф Пилсудский — покойник! Зачем ему это надо было?
— Кто? — ошарашено произнёс я.
— Юзеф Пилсудский, он же Виктор, Мечислав и Зюк. Какие-то ещё есть клички. Хороший парень, но свёрнутый на Польше от моря до моря. За что и сидел.
"Неужели это будущий маршал Пилсудский — глава возрождённого Польского государства, основатель польской армии, победитель Тухачевского, — мысли в моей голове метались со скоростью пули. — Это что, я завалил автора конференции "Междуморья", которая должна была простираться от Чёрного до Балтийского моря, благодаря чему должно было избежать в Центральной Европе доминирования Германии или России. Охренеть… Кажется, история началась усиленно меняться. Я, что убрал с доски истории будущего диктатора Польши?!"
— А ты чего такой, как будто апостола или саму Богородицу увидел? — спросил меня унтер.
— Похоже, я раздавил бабочку…
— Бабочку? Зимой? Да ты шутник, однако!
Глава 9. Воля Государя
Я сидел около окна вагона и смотрел как медленно для меня, скорость не превышала сорока километров в час, проплывает пейзаж Ленинградской, прошу прощения, Санкт-Петербургской губернии. До прибытия в столицу, по словам проводника, осталось два часа. Я открыл крышку хронометра, подаренного, точнее данного в обмен цесаревичем. Прибудем в шестнадцать ноль-ноль.
Не смотря на хмурую погоду и моросящий дождь за окном, моё настроение было радостным и приподнятым. Я в который раз за последние сорок дней скосил взгляд на свой погон, где золотом горели две звёздочки и литера "А.". "Ещё раз, здравия желаю, господин хорунжий Амурского казачьего войска! Вот и выполнил я первый этап своих планов и наказа деда. Стал офицером. Меньше года прошло с момента моего поступления в Иркутское юнкерское училище. Как быстро пролетело это время!" — подумал я, вспоминая наиболее яркие события учёбы после нового года.
После разгрома обоза беглых политкаторжан у реки Иркут, наш взвод вернулся в училище. К этому времени в родные стены возвратились два пехотных взвода юнкеров, которые участвовали в погоне и разгроме основной банды бунтовщиков. Как выяснилось из разговоров, разошлись наши подразделения буквально на пару часов, когда мы свернули с Московского тракта, а пехота, состоящая из роты резервного батальона и двух взводов училища, проследовала к селу Усолье на помощь отряду войскового старшины Химули.
Дальше у них был бой в селе Голуметь, где надолго застряли разгулявшиеся бунтовщики, творя беспредел и ужас. Химуля и командир сотни не нашли ничего лучшего как влететь в село, предполагая, что вслед за казакам должна была войти пехота. Всё бы хорошо, но бандиты открыли огонь из домов. Потом их атаман Могила, как позже выяснилось, бывший офицер гвардеец, организовал отпор и пехоте, которая была вынуждена под огнем рассыпаться с тракта в цепь по целине и залечь.
