Хорошо, что денег для прибытия на прием к императору, которые получил в конверте, было достаточно, чтобы уверенно чувствовать себя в дороге. Но в столице надо срочно урезать расходы. Неизвестно, что меня ждёт дальше.
"Для начала, надо найти гостиницу подешевле, — думал я, трясясь по мостовой на извозчике. — Два рубля за сутки — это очень много. Да и обед в ресторане при гостинице обошелся не дёшево. Рубль за обычный обед: первое, второе, салат, десерт, без изысков, пускай и вкусно. Надо будет расспросить извозчика. Этот в отличие от привокзального запросил всего двадцать копеек, а не пятьдесят, которые содрал предыдущий шельмец. Может, подскажет чего. В моём времени таксисты были ещё и живыми справочниками о жизни города".
Портной, который представился Александром Ивановичем, имел внешность представителя национальности, которая издревле занималась данным трудом, а, увидев в его глазах всю боль еврейского народа, понял, что "Абрам Исаакович" — настоящий мастер своего дела.
Так оно и оказалось. Десять минут быстрых замеров, выбора материала и меня заверили, что завтра к полудню всё будет готово, включая сапоги, шарф и ремень плечевой портупеи, которые также доставят сюда. Проводил меня портной со словами: "Передайте Его высокопревосходительству, что Александр Иванович Берман всегда рад услужить Его сиятельству и всем тем, кто приходит по его рекомендации".
Извозчик, дожидавшийся меня на улице, довёз до новой гостиницы, ознакомившись с которой, я решительно переехал в неё. Рубль в сутки, а условия для проживания практически такие же. При этом в номере был большой шкаф, где уместились все мои вещи: родной РД, оружие, чемодан, саквояж с всякими мелочами. Успел за год, обрасти шмотками.
К еще одному достоинству новой гостиницы я бы отнёс трактир, который по содержанию и обслуживанию соответствовал разряду кафе-ресторан моего времени. Ужин в нём обошёлся в тридцать копеек с чаевыми. Запечённая картошка с мясом, салат, малосольные огурчики, чай со сдобой. Всё вкусно и порции приличные по размерам. Еле съел.
Чтобы убить время накупил газет и отправился в номер знакомиться с периодикой. Познавать современный мир через печатные издания. Гулять идти не хотелось, так как обилие офицеров на улице, причём почти все старше по званию, за время проезда в пролётке заставляло козырять то и дело. Эх, выйти бы в партикулярном платье, прогуляться по Невскому. Не положено-с!
На следующий день провалялся до обеда в кровати. Что-то эта длительная дорога меня совсем расслабила. Делать ничего не хотелось. Видимо пошёл откат за все те нагрузки, которые я успел перенести в этом мире. Такая апатия преследовала меня дней десять последних. Возможным был и вариант защитной реакции организма на предстоящий прием у императора. Как я понимал для себя, на этой встрече Александр III объявит свою волю в моём отношении. И дальше, чтобы я ни хотел сделать, придётся делать то, что тебе приказал Его Величество. Как говорится, попала белка или собака в колесо, пищи, но беги. Я улыбнулся, вспомнив анекдот на эту тему: "Барин останавливает извозчика и лезет в коляску.
— Какую песню петь, барин?
— Погоди, нога попала в колесо.
— Но-о! Нога попала-а в колесо-о-о!"
Через час борьба с ленью закончилась, я встал, привел себя в порядок, спустившись в трактир, пообедал. Дёшево и вкусно, после чего на извозчике отправился к Александру Ивановичу.
"Да, всё-таки Абрам Исаакович, ну не ассоциировался у меня портной с именем Александр Иванович, мастер с большой буквы, — думал я, разглядывая себя в большом зеркале. — Точнее будет так — МАСТЕР. Буквы все заглавные".
Из зеркала на меня смотрел подтянутый, стройный, с широкими плечами офицер, со строгим, даже несколько угрюмым выражением лица. "Кого-то вы мне батенька напоминаете, — я более внимательно всмотрелся в своё теперь лицо. — Точно, вспомнил. Если молодому Гойко Митич приклеить усы, которые я отпустил за полгода, и постричь, то получится моя копия, или я копия Виннету — сына Инчу-Чуна или Чингачгука Большого Змея. Только такой рельефной мускулатуры нет. Поменьше мышца, поменьше". Поправив ремень плечевой портупеи, к которой уже прикрепил свою родовую шашку с офицерским темляком, я улыбнулся своему отражению, получив улыбку в ответ.
— Я смотрю, вам понравилась, Ваше благородие, моя работа, — обратился ко мне портной. — Вы знаете, почти все хвалят работу Александра Ивановича Бермана. Мой прапрадед носил фамилию Хаят, то есть портной. Наша семья долго жила в Европе. Но по приезду из Германии в Россию мой отец получил паспорт на фамилию Берман. Почему? Так я вам не скажу. Отец не был похож на медведя.
Я не вслушивался в болтовню портного, который продолжал вещать о начале жизни в России, как им пришлось стать выкрестами. Думал о том, что в таком виде, действительно не стыдно предстать перед императором.
— Сколько я вам должен, уважаемый? — прервал я поток красноречия портного.
— Только для вас, триста рублей, — ответил Александр Иванович и, судя по внешнему виду, приготовился торговаться.
— Замечательно, — зайдя за ширму, где я переодевался, достал из кармана деньги и, отсчитав необходимую сумму, передал их Берману. После этого, с помощью портного разместили на новом мундире медали и, попросив отправить на номер гостиницы моё "старое" обмундирование, вышел на улицу. Надо обмять новый мундир.
Немногочисленные прохожие оглядывались на молодого казачьего офицера, одетого в темно-зеленый мундир со стальными чешуйчатыми эполетами, на которых золотом горели две звездочки с литерой "А." и двумя медалями на георгиевской ленте на груди. Но больше всего вызывала удивление черная барашковая папаха с непривычным для столицы длинным мехом. Быстро устав от этого внимания, через квартал от мастерской взял извозчика и поехал в гостиницу. Погуляли, однако!
На следующий день стоял в приёмной графа Воронцова-Дашкова и ждал приема, которого не случилось, так как генерал от кавалерии вышел из своего кабинета и приказал следовать за собой. Извозчик, поезд до Гатчины, какой-то навороченный экипаж, запряжённый четвёркой лошадей, и вскоре передо мной открылась громада любимой императорской резиденции.
Я стоял по стойке смирно в одном из приёмных залов в бельэтаже Арсенального каре Гатчинского дворца. Напротив меня в трех шагах стоял император Александр III, за которым разместились императрица Мария Фёдоровна и большая группа свитских. До начала оглашения указа, который зачитывал император, князь Барятинский и цесаревич Николай, находящиеся в свите, успели ободряюще мне улыбнуться. Словно сквозь вату в ушах, заглушая бухающие удары сердца, до меня доносились слова самодержца: "Божьей милостью, МЫ Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая. Нашему хорунжему Амурского конного полка Тимофею Аленину. В воздаянии отличного мужества и храбрости, оказанных Вами в делах против неприятеля, утверждая определённую по удостоянию Георгиевской Кавалерской Думы, генерал-губернатора Приамурья, по представленной НАМИ власти, награду за то, что в бою под станицей Черняева… спас ценой собственной крови Государя Наследника… Всемилостивейше пожаловали МЫ вас в пятнадцатый день сентября тысяча восемьсот девяносто второго года Капитулу данным, Кавалером Императорского Военного ордена НАШЕГО Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени…".
