— Свои, Амур! Свои! Молодец…
Он почесал Чепрачному за ушами — большими, стоячими — и ушел.
— Раз свои, то давайте знакомиться. Я — Амур, немец. То есть овчарка немецкая. Живу здесь и работаю. Как вас зовут, я уже запомнил. Вопросы есть?
— А ты кем тут работаешь? — спросил Макс.
— Охранником. Телохранителем, розыскником, если надо.
— А-а-а… У меня знакомый алабай есть, так он сторожем работает. А в чем разница?
— В классе работы. Сторож шум поднимает. Отпугивает чужих либо ждёт, пока хозяева прибегут. А охранник сам справится. Человек потом, конечно, подтянется, разбираться будет…
— На охранника учиться надо?
— Надо. Потом ещё экзамены сдавать.
— На поводыря тоже…
— Мы, овчарки, теперь поводырями не работаем. Но с тренерами поводырей я пересекался. Крутые ребята. А ты ещё в школу не ходишь?
— Я? Нет… Дашка-Сашка ходят.
— Собака в собачью школу ходит, человек — в человеческую! Ну, ты ещё маловат. А подрастёшь — будь готов учиться. Кузнецовы, они такие, сами учатся и других учат. Полковник с Ташей тоже учатся, хотя и немолодые. Ну, и учат тоже…
От восторга Макс тихонько взвизгнул. Надо же, до чего интересно!
Маврик сидел неподалеку, навострив уши. Вылизывался с таким видом, будто ему нет дела ни до чего, кроме собственной шубы, но ни слова не упускал.
— Пошли завтракать. Видишь, Полковник к дому идёт? Значит, пора.
— Пошли! — Макс вприпрыжку успевал за Амуром. — Слушай, а откуда ты его знаешь?
— Служили вместе. Сейчас он на пенсии, и я тоже.
Маврик навел последний лоск и припустил за собаками. Догнал и чинно пошел рядом — хвост трубой.
На завтрак оказалась каша с мясом — Максу и Амуру, сухой корм — Маврику и омлет с ветчиной — всем остальным.
— Спасибо, Ташенька! Значит так: через пятнадцать минут жду всех на участке. Газонокосилка ходовые испытания прошла, теперь ваша очередь поработать. Грабли за дверью.
— Баб, ты тоже пойдешь? — осведомилась Дашка.
— У меня график, Даша! Я еще вчерашнюю норму не закончила из-за пирогов. Переводчику отвлекаться некогда. Тебе, кстати, посуду помыть.
— Каникулы называется… — пробурчала себе под нос Дашка и стала убирать со стола.
— Каникулы или нет, а такой у нас порядок! — в звонком голосе Таши явственно прозвучали стальные нотки.
Сашка вздохнул и пошел за граблями. Таша с увязавшимся за ней Мавриком ушла, прихватив чашку кофе. Амур бесшумно скользнул за дверь вслед за Самым Старшим Кузнецовым. Макс последний раз вылизал опустошенную миску и задумался.
Таксичье любопытство тянуло вон из дома. В мире столько еще необнюханного и неразгрызенного! «Пошли!» — подначивал хвост. «Пошли!» — говорил чёрный мокрый нос. Из окна пахло Летом…
Макс сам не понял, как оказался у открытой калитки. Её подпирала тачка, а пролезть между колесами было легче легкого.
Дома в Лукошкине оказались бревенчатые, и было куда меньше, чем в городе — всего одна улица. У соседнего забора бродили пестрые птицы. Таких голубей Максу гонять ещё не приходилось… Он с лаем врезался в стаю, но почему-то птицы не разлетелись, а кинулись кто куда, кудахтая и резво перебирая длинными лапами. А от их вожака пришлось спасться бегством: он успел больно долбануть Макса клювом по хребту и обругать его на своём языке — очень обидно, хоть и непонятно. Вслед, заливаясь лаем, увязалась пара местных собак, прибежала старушка с веником…
Отдышался Макс только в крайнем доме. Всё-таки хорошо быть таксой: иначе Макс не пролез бы в дыру, невесть кем и когда проломленную в стене. Маврик бы точно застрял.
В этом доме не пахло жильём. Окна почти без стекол, протекший потолок, в углу огромное пятно, от которого несет плесенью. Трехногая табуретка, полуразвалившаяся печь…
Под печью кто-то плакал. Хныкал и скулил, замолкал и вновь принимался плакать — тихо и безнадежно.
Уши у Макса сами собой насторожились.
Кто там, под печью? Совсем маленький щенок, голодный, больной и несчастный? Как он туда попал? Что теперь делать?
Позвать Дашку с Сашкой! Они смогут вытащить щенка или вызовут тех, в синей форме, которые сняли Маврика с дерева! Потом щенка отвезут к ветеринару, и всё будет хорошо!
Макс тявкнул: сначала вполголоса, потом громче.
Тот, под печкой, продолжал плакать. Он ничего не услышал, иначе отозвался бы. А нос подсказывал, что собаки там нет. Здесь, в пустом доме, никого не было, кроме Макса.
Хвост поджался и советовал уносить лапы подобру-поздорову. Но таксы никого в беде не бросают! Надо идти за помощью.
На улице было тихо. Макс прокрался вдоль забора и едва успел шарахнуться из-под тачки, которую выкатил из калитки взмыленный Сашка.
— Что-то с физподготовкой у тебя слабовато, — сказал ему вслед Самый Старший Кузнецов.
— У меня по физре трояк! — огрызнулся Сашка, сдувая со лба капли пота.
— Почему?
— Бегать не могу. Совсем.
— Тебя бы к нам в разведроту. Через месяц уже трешку бегал бы. Шучу. А серьёзно — мы с Амуром каждый вечер бегаем. Давай с нами.
Сашка только головой мотнул, словно от мух отмахивался.
На крыльце сидел Маврик и блаженно жмурился от солнца. Зрачки у него были как щелочки.
— Слушай, что расскажу!
— Мр-р-ря?
Но чем больше Маврик слышал, тем серьёзнее становился.
— Где этот дом? Расскажи.
— Пойдём, покажу!
— Тебе бы отсидеться, пока не влетело. Фёдоровна уже приходила скандалить. «Где, — говорит, — это ваш криволапый, который кур гоняет?» Еле-еле её спровадили.
— Вместе пойдём! Там кругом трава такая, что Сашка спрятаться может.
— Идёт! Только я вперед пойду — на разведку.
Маврик скользнул к забору, собрался в тугой комок и взмыл на верхнюю планку.
— Чисто! Нету Фёдоровны. Давай к воротам и пошли!
К дому подкрались по заросшей высокой травой канаве. Со всех лап перебежали через двор и пролезли в дыру. Как ни странно, Маврик в ней не застрял — успел похудеть, что ли?
Под печкой продолжали скулить — тихо, еле слышно. Маврик прислушался, выгнул спину и зашипел. Шерсть у него стала дыбом.
— Ты чего? — только и мог сказать Макс.
— Не мешай. Сядь вон там в углу и сиди.
Макс забился в угол, глядя на застывшего перед печью Маврика. Вот он тихо замурлыкал, потом пискнул, словно резиновая игрушка… Он явно с кем-то разговаривал, но Макс больше ничего не слышал.
