– В детективе? – недоверчиво переспросил Морис.
Мирослава кивнула и улыбнулась.
– Вы не шутите?
– Дорогой, ну кто же этим шутит?
Миндаугас вытер пот со лба, позволил Мирославе взять себя за руку, отвести в гостиную и снова усадить за стол.
– Тетя, извини, – сказала Мирослава, – Морис тебя не так понял.
– Да, извините, – проговорил почувствовавший себя неловко Миндаугас.
– Ой, я балда! – весело воскликнула Виктория и хлопнула себя по лбу. – Это вы простите меня за то, что напугала вас. Я не сообразила, что вы не в курсе того, как я придумываю свои детективы.
К облегчению Мориса, дальнейший разговор потек в мирном русле, и он остался доволен вечером, проведенным в доме писательницы.
Когда они вернулись домой, вечерние сумерки стелили мягкий свет, как соломку, чтобы никто не ушибся, если вдруг упадет… Веяло прохладой и приятно пахло уже начинающими отцветать нарциссами.
Шура и Морис сразу же отправились на кухню пить чай с пирогами, которые, несмотря на протесты, вручила им с собой тетя Виктория, а Мирослава присела на крыльце.
Рядом сразу же примостился Дон. Волгина запустила пальцы в густую мягкую шерсть кота, и он тотчас замурлыкал.
– Ласкуша моя, – нежно проговорила Мирослава.
Кот жмурил умные глаза янтарного цвета, которые сейчас казались темными из-за расширенных зрачков, и млел от удовольствия.
Морис застыл в дверях с двумя чашками мятного чая на подносе. Он невольно залюбовался прижавшимися друг к другу девушкой и котом. Их взаимная любовь пробуждала в его душе сентиментальность.
Первое время Морис просто приходил в изумление, наблюдая, как Мирослава и Дон беседуют между собой. Он не понимал, как можно разговаривать с котом и притом вполне осмысленно. Нет, если бы она что-то там говорила ему ласковое, и все. Но они же понимали друг друга! Кот постоянно менял интонацию, тембр звука и длительность звуков. Он то мяукал, то урчал, то скрипел, как несмазанное колесо…
Когда однажды Дон подошел к нему и мяукнул, Морис погладил его, но кот продолжал чего-то настойчиво домогаться от него. Чего именно, Морис не понимал, а голос кота становился все более раздраженным.
– Чего он хочет? – растерянно спросил Морис у Мирославы.
– Хочет, чтобы ты открыл балкон, – отозвалась она скучным голосом.
– Балкон?!
– Он что, не может спуститься в сад?
– Видишь ли, Дон долгое время прожил в квартире. Меня дома не было целыми днями, а он сидел на балконе и, как восточный принц, глядел на мир сквозь витые прутья. Вот теперь его ностальгия мучает. Дон у нас консерватор.
Морис открыл балкон, и кот важно прошествовал мимо него, улегся на перила и зажмурил глаза.
– Это правда? – недоверчиво спросил Морис.
Кот коротко мяукнул в ответ.
Мирославе захотелось подышать воздухом, но не на балконе, а на крыльце. Морис проследовал за ней и задержался на пороге.
– Чего это меня все бросили? – раздался возмущенный голос Шуры.
Наполеонов выпихнул Мориса из дверей.
– Что ты застыл, как пробка? – проворчал он.
Миндаугас, умудрившийся не расплескать чай, поставил поднос на крыльцо рядом с Мирославой.
– Я принес мятный чай.
Мирослава взяла чашку и сделала пару глотков. Морис взял вторую.
– А мне никто ни чая не принесет, ни пирога, – ворчал Наполеонов, – приходится самому о себе заботиться. – В руках он держал тарелку с большим куском пирога.
– Шура, как в тебя столько лезет, – проговорила Мирослава, – у тети ел, ел и опять жуешь.
– Ну, не пропадать же добру, – оправдывался Наполеонов. – А ты чего тут пригорюнилась? – спросил он Мирославу.
– Ночь хорошая, – ответила она.
– Ночь как ночь…
– Не скажи, в весенних ночах есть особое колдовство.
– Какое еще колдовство?
– Тихой весенней ночью, когда все цветет, благоухает, шепчутся листья деревьев, птицы поют, задумчивая луна льет на землю поток прозрачного света, невольно верится, что душа бессмертна.
– Эк тебя на философию потянуло, – проговорил Шура с полным ртом.
– И еще мне твоего Алика жалко, – неожиданно сказала Волгина.
– Ничего он не мой. – Следователь доел пирог и запил его чаем из чашки подруги.
– В переносном смысле.
– И чего это ты жалеть его вздумала?
– Так замордуешь же парня.
– Ишь ты!
– Не там ищешь, Шура.
– Я ищу везде, где только можно. А если ты знаешь, где именно искать, подскажи.
– Не знаю я… пока…
– Ну вот, – сказал следователь.
Однако слово «пока», которое обронила подруга детства, согрело его душу. Оно может значить, что Волгину заинтересовало дело и она будет думать о нем.
Глава 3
Прошло еще два дня, а в среду поздно вечером на полу своей гримерной была обнаружена актриса Марианна Завадская. Наткнулась на нее уборщица. Охранник, прибежавший на вопли женщины, убедился, что актриса мертва, и вызвал полицию. На полу рядом с убитой лежала алая роза. И дело, недолго думая, передали Наполеонову.
После опроса других актеров, директора театра и обслуживающего сцену персонала выяснилось, что все в этот вечер были уверены, что Марианна благополучно покинула театр.
На вопрос полиции о том, кто заходил в гримерку актрисы после спектакля, был получен неутешительный ответ: к Марианне после каждого спектакля ломились толпы поклонников, и она с удовольствием купалась в их обожании.
Позднее удалось выяснить, что явных врагов у Завадской не было, но в театре ее многие недолюбливали из-за вздорного нрава и пренебрежительного отношения к коллегам.
– Понимаете, – сказала старая, заслуженная актриса этого театра, – Марианна считала себя гениальной актрисой, чуть ли не второй Сарой Бернар или Ермоловой, а остальные, по ее мнению, были где-то там, внизу, возле ее пьедестала.
Естественно, такое отношение не вызывало восторга у других актеров. Но Завадскую это нисколько не смущало. Главный режиссер театра Герман Павлович Кольцов нехотя подтвердил, что у Марианны действительно была несколько завышенная самооценка. И сразу добавил, что Завадская имела на это полное право, так как была и талантлива, и красива. На прямой вопрос, был ли он любовником Завадской, Кольцов ответил, что не был. Но у Марианны имеется постоянный то ли друг, то ли спонсор. Это Марк Захарович Полуянов.
– Вроде я где-то слышал это имя, – пробормотал следователь.
