Наполеонов внимательно рассматривал сидящего перед ним свидетеля и думал о том, как долго еще Гурский будет оставаться именно свидетелем и не пора ли присвоить ему статус подозреваемого…
– Вспомнил! – Гурский так неожиданно подпрыгнул на стуле, что Наполеонов даже вздрогнул.
– Что вспомнили?
– Очковая! Очковая! – завопил Алик.
– Змея, что ли? – с подозрением покосился на него следователь.
– Нет, актриса Ольга Очковая! Она месяц назад играла Ольгу в «Служебном романе». Ну, помните, ту самую, у которой муж язвенник, и она цеплялась к Самохвалову, письмами его забрасывала?
– Допустим… – осторожно сказал следователь. – Что с этого?
– Как – что с этого?! – Алик рубанул ребром ладони в воздухе. – Я от нее тоже фанатею, и у нее сын полгода назад родился!
– От вас? – устало вздохнул следователь.
– Издеваетесь? – обиделся Алик. – От мужа, конечно.
– Тогда при чем тут вы?
– Я подарил ей огромного плюшевого медведя. Отдал в руки вместе со своей визиткой!
– Ну, и что?
– Как – что?! Если она не запомнила меня, то уж тот факт, что ей подарили медведя, она точно помнит. Спросите у нее!
– Спросим…
Алик блаженно улыбался. Наполеонов не удержался и невольно фыркнул, но тотчас нацепил на лицо маску серьезности и спросил:
– Может, вы еще что-нибудь кому-нибудь дарили?
– Дарил, – вздохнул Алик, – трубку Мегрэ.
– Кому?! – изумился следователь.
– Трофимову Ивану Павловичу. Он год назад играл Мегрэ в спектакле по пьесе Сименона. Но трубка у него была какая-то не такая. И я взял и подарил ему трубку. Специально выбирал, чтобы она соответствовала образу.
– И Трофимов взял ее?
– Конечно, взял! Я запрятал ее в букет с гладиолусами и приложил записку.
– Может, он не нашел ваш подарок?
– Почему это не нашел?! Нашел и даже использовал как реквизит в спектакле.
– Вы что же, из зала узнали свою трубку? – недоверчиво спросил следователь.
– Конечно, узнал! – воскликнул Гурский. – Я же специально следил! И на спектакли я всегда с биноклем хожу, – выразительно посмотрел он на следователя.
«Псих или притворяется? – подумал Наполеонов. – Ох, не нравится мне этот Алик».
Тяжело вздохнув, он продолжил допрос:
– Почему вы не признались, что во время убийства Полетовой находились рядом с рестораном?
– Я не рядом. Я в отдалении.
– Вы могли войти в него в любой момент.
– Я не заходил.
Доказательств того, что Алик заходил в ресторан во время убийства, у следователя не было, впрочем, как и уверенности, что Гурский вообще там был.
Поэтому, постучав карандашом по столешнице, Наполеонов продолжил допрос:
– Почему вы солгали, сказав, что лежали в тот день больной дома?
– Я побоялся оказаться под подозрением, – простодушно признался Гурский.
Заостренный кончик карандаша тихо хрустнул, а сам карандаш был отброшен рукой раздраженного следователя в сторону.
– Черт бы вас побрал! А теперь скажите мне, Гурский, вам знакомы эти женщины? – Следователь рассыпал на столе веером фотографии убитых женщин.
Алик на мгновение зажмурился, нервно облизал губы и только потом посмотрел на фотографии, после чего, тяжело вздохнув, помотал головой:
– Нет, кроме Аллы и Марианны, я больше никого здесь не узнаю.
– Хорошо! – сказал следователь, резко вставая из-за стола. – Можете пока идти! Пока!
Гурский поднялся со своего места, взял подписанный следователем пропуск и, тяжело волоча ноги, направился к двери. Он ушел, не прощаясь и не оглядываясь.
А Наполеонову что-то не давало покоя. Он не мог понять что: какое – то слово, проскользнувшая мысль или неосознанное ощущение несостыковки. Только в чем? Он прошелся взад-вперед по кабинету и решил, что сегодня поедет к Мирославе. Возможно, во время беседы с ней его смутные ощущения прояснятся. А сейчас он решил съездить в театр, где ему удалось до начала спектакля выловить и Очковую, и Трофимова.
Ольга Очковая сразу вспомнила, что ей действительно подарили для сына большого плюшевого медведя, он до сих пор является одной из самых любимых игрушек малыша. Имени дарителя она не помнит, но у нее сохранилась визитка, которая была прикреплена к подарку.
– Вот как? – заинтересовался следователь. – Вы что же, храните все визитки, которые вам вручают?
– Не то чтобы все, – усмехнулась актриса, – только те, что связаны с особыми случаями.
– А это был особый случай?
– Ну конечно же! – всплеснула она руками. – Моему сыну исполнилось тогда полгода, и он получил огромного медведя от одного из поклонников моего таланта. И учтите, этот мишка по нашим временам стоит хороших денег.
– Ну и что? – спокойно спросил следователь.
– А то! – парировала актриса. – Что подарил его не олигарх, а человек, честно зарабатывающий свои деньги. Это говорит о том, что люди ценят меня как актрису!
– А с чего вы решили, что это был не олигарх?
Очковая посмотрела на него с жалостью, как смотрят на недотепу, и ответила:
– Олигарха я бы точно запомнила.
– А человека, высоко ценящего ваше искусство, вы запомнить не удосужились?
Она виновато пожала плечами:
– Просто он был невыразительный, такой как все, и потом, я была тогда завалена подарками, осознала все до конца, только когда их разбирала.
– Хорошо, Ольга Сергеевна, но надеюсь, вы мне отдадите его визитку.
– Отдам, – ответила актриса холодно. – Но я в, свою очередь, смею надеяться, что вы мне ее потом вернете, – добавила она чопорно, обдав следователя ледяным взглядом.
– Всенепременно, – ответил он ей в тон.
Когда Очковая гордо уплыла прочь, Наполеонов отыскал Трофимова Ивана Павловича, сунул ему под нос удостоверение.
Тот отмахнулся.
– У нас уже все вас в лицо знают, скоро будете родственником.
– Не хотелось бы, – вздохнул Наполеонов и спросил: – Иван Павлович, вам когда-нибудь кто-нибудь из поклонников вашего таланта дарил трубку?
– Трубку? Да, припоминаю, было дело, какой-то чудик подарил мне трубку, когда я играл Мегрэ. Притом дорогую, очень хорошего качества.
– А где она сейчас?
– Трубка? Дома. Я вообще-то не курю, лежит как сувенир. А тогда я даже использовал ее как реквизит во время спектакля.
– Вы не помните человека, подарившего ее вам?
