– Запомнил ли я его? – задумчиво проговорил актер. – Если честно, то нет…
– Трубка лежала в букете гладиолусов?
– Точно! Я запомнил этот букет только потому, что цветы были фиолетового цвета. Я тогда невольно вспомнил о кляксах в своих ученических тетрадях, и меня передернуло.
Наполеонов хмыкнул.
– Да, да, молодой человек, в те времена, когда я учился в школе, мы еще макали перьевые ручки в чернильницы, и в тетрадях нередко появлялись кляксы. Мы тогда не то что о компьютерах, о шариковых ручках еще не знали…
Шура покивал головой, вспомнив смешные мультфильмы про кляксы, которые смотрел в детстве. Он поблагодарил актера и покинул театр.
Когда он выходил, раздался первый звонок. Еще немного – и в зале погаснет свет, а на сцене под светом рампы оживут истории чужой, чаще всего выдуманной жизни, но от этого не менее притягательные и завораживающие, если, конечно, их представляют по-настоящему талантливые актеры. Как, например, Марианна Завадская, которая, увы, больше никогда не выйдет на сцену…
Вечерняя прохлада слегка охладила успевшее наполниться грустью сердце Наполеонова. Он сто раз говорил себе, что дело следователя не сострадать жертвам, а искать преступников.
Разумом он это понимал, но глупое сердце то и дело щемило от боли.
В коттеджном поселке уже вовсю пели птицы. Да и чего им не петь, кругом сады, и лес не так уж далеко. Раздолье, не то что в каменных джунглях города, где весной черемуха изо всех сил пытается перебить своим ароматом запах бензина, а зеленые листья тополей заслоняют окна домов от пыли…
– Устал как собака, – сказал Шура и почему-то одарил выразительным взглядом кота, развалившегося в кресле.
Дон никак не отреагировал на выпад следователя, и Наполеонов обиженно отвернулся.
– Как прошел день? – спросила Мирослава, улыбнувшись.
– Расскажу, если накормите.
Подруга детства подхватила его под локоток и потащила на кухню, где священнодействовал Морис Миндаугас.
– Зачем вы его сюда привели? – спросил он Мирославу.
– Чтобы у него закружилась голова от запахов.
Морис нагрузил блюдами удобный столик на колесиках и скомандовал:
– В столовую!
Шура съел полную тарелку куриного супа и половину жареной камбалы с гарниром из тушеных овощей. Утешился куском торта, который запил чаем, и заметно посветлел лицом.
– Метод Бабы-яги работает безотказно, – подмигнула Мирослава Морису.
Словно в подтверждение ее слов, Шура обратил к ней умиротворенное лицо и проговорил со смиренным терпением:
– Значит, так…
Волгина и Миндаугас сосредоточили все свое внимание на рассказе следователя.
– Значит, Гурский сумел дать тебе исчерпывающие объяснения?
– Исчерпывающие, не исчерпывающие, – вздохнул Шура, – но большая часть его слов подтвердилась.
– Очковая пообещала отдать тебе визитку?
– Да, завтра пошлю за ней кого-нибудь из оперативников.
– Знаешь, Шура, а я не помню эту актрису…
– Она играла в «Служебном романе» Ольгу, – сказал Морис.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Мирослава.
– Я видел постановку в Интернете. Хотел посмотреть, какова на сцене Марианна Завадская. Она там как раз играла директора.
– И как играла?
– Отлично.
– А Очковая?
– Тоже неплохо.
Мирослава постучала по полу носком своей домашней туфли леопардового окраса и проговорила задумчиво:
– Я никогда не могла понять, почему все жалели и защищали Ольгу?
– В смысле? – удивился Шура.
– Ну, она же просто терроризировала женатого мужчину своими любовными письмами!
– А тебе жаль Самохвалова? – хмыкнул Наполеонов.
– Нет, он, конечно, тот еще фрукт. И все-таки в этом случае он заслуживает сочувствия. А вовсе не она.
– Возможно, возможно… – улыбнулся Шура.
– А ты только представь: ты счастливо женат, у тебя все превосходно, и вдруг из прошлого нежданно-негаданно выплывает бабенка, отправившая мужа-язвенника на курорт, и начинает тебя домогаться со страшной силой. Что бы ты делал?
– Послал бы ее подальше! – невольно вырвалось у Шуры.
– Что, собственно, и сделал Самохвалов, попытавшийся перед этим вежливо достучаться до ее здравого смысла.
– Мне не приходило в голову посмотреть на ситуацию с такой точки зрения.
– Но согласись, что я права?
– Ну…
– Морис, ты чего молчишь? – Мирослава толкнула Миндаугаса тихонько локтем в бок.
– Я думаю, что мужчине приходится несладко, если он оказывается в подобной ситуации, – осторожно ответил Морис.
– Кому не знать об этом, как нашему неотразимому красавцу-викингу, – хмыкнул Шура, – ему-то точно бабы прохода не дают.
По тени, промелькнувшей по лицу Мориса, Мирослава догадалась, что эта тема ему неприятна, и проговорила:
– Ты, Наполеонов, не прибедняйся. Знаем мы, как ты бегаешь от девушек, которых тебе мама сватает.
– Все-все, молчу! – засмеялся Шура и поднял руки в знак того, что сдается на милость победителя.
На следующее утро Мирослава поднялась так же рано, как Наполеонов, и вместе с ним отправилась в город, надеясь застать дома бывшего мужа Надежды Королевой Бориса. Она позвонила ему из машины, уже подъехав к его дому, и коротко изложила ситуацию.
– Значит, вы уже внизу? – спросил он. И ей показалось, что он подошел к окну, чтобы взглянуть на ее машину.
– Да, – сказала Мирослава, – сижу в «Волге» и разговариваю с вами.
Он хмыкнул:
– Ладно, поднимайтесь. Но учтите, у вас сорок пять минут, после чего я выезжаю на работу.
– Этого более чем достаточно, – проговорила она, покинула салон и поспешила в подъезд, дверь которого открылась, едва она набрала номер квартиры на домофоне.
Поднявшись на нужный этаж, детектив заметила, что дверь квартиры приоткрыта.
– Заходите, – донесся из-за нее мужской голос, который она недавно слышала по телефону.
Мирослава осторожно толкнула дверь и нос к носу столкнулась с высоким худощавым мужчиной. На вид ему было около сорока лет. На нем был халат, расписанный восточным орнаментом, из-под него виднелись пижамные штаны. Светлые волосы обрамляли удлиненное лицо со спокойными серыми глазами.
– Извините, – сказал он весело, – у меня кофе убежал.
Запах убежавшего кофе уже добрался и до прихожей.
– Но он убежал не весь, – сказал мужчина, – так что идемте на кухню. Я только что позавтракал, а кофе попьем вместе.
