А потом начался ужас. Из комнаты привели упирающегося брата уснувшей Ирины Данилу. Ее любимого Данилушку. Парень сопротивлялся изо всех сил, он сначала уговаривал обезумевших бестий остановиться, потом умолял их, отбивался до последнего. Но их было семеро. Они связали его и уложили на пол, на белый пушистый ковер. Лариса закрыла рот руками, чтобы не закричать.
Действо длилось больше часа. Когда все кончилось, они развязали парня, вытащили из вазы букет алых роз на длинных стеблях, и каждая со смехом положила возле Данилы, который, судя по его виду, был без сознания, алую розу.
Лариса с трудом пришла в себя, она спрятала кассету и убежала. У нее не было сил видеть одну из насильниц своего любимого. Вечером она поехала к Ирине Дороховой и спросила, что это у них была за вечеринка семь лет назад, на которой присутствовали семь симпатичных девушек.
– Ах, это, – улыбнулась Ирина, – мы отмечали завершение тренингов «Суперженщина». – И добавила печально: – А через две недели не стало Данилы.
Лариса больше ни о чем не стала ее спрашивать.
Она нашла в себе силы вести себя как прежде. Хотя чего ей это стоило! Но она все обдумала, разработала план, вышла на курсы и узнала фамилии всех семерых. Нашла их адреса, узнала, кто они теперь, и рассчитала, как добраться до каждой из них. Сначала расправилась с невестой, потом пришел черед остальных.
– Я догадываюсь, как вы разделались с Аллой, Марианной, Маргаритой, как заманили назад в баню Оксану. Надежда, наверное, открыла вам сама? – спросила Мирослава.
– Да, я позвонила ей в дверь и сказала, что моя знакомая посоветовала ее как хорошего репетитора. Она пригласила меня в комнату и… – Лариса оборвала фразу.
– Людмила была в своей забегаловке одна, и вам не составило сложности убить ее. Но как вы проникли ночью в квартиру к Инне?
– Я открыла дверь ее ключами, – усмехнулась Хрусталева.
– Как вы сумели их выкрасть?
– Банально. Пришла к ней днем якобы поговорить о психологической помощи своей сестре и увидела лежащую на столике в прихожей сумочку. Попросила воды, сославшись на головную боль, а пока она ходила на кухню за водой, я вытащила ключи из сумки. Это было очень просто.
– Действительно, просто, – проговорила Мирослава.
– Вы знаете, что было в записке, которую оставил Данила? – спросила Хрусталева следователя.
– Что же?
«Ужас и отвращение, это будет тянуться до конца моих дней, я никогда не смогу свыкнуться, смириться с этим, поэтому я ухожу».
Она облизала пересохшие губы и договорила:
– Только, просмотрев кассету, я поняла, что означала его записка.
– Почему вы не обратились в полицию?
– Шутите? – горько усмехнулась она.
– Нисколько. Во-первых, это изнасилование, во-вторых, изнасилование несовершеннолетнего и, в-третьих, доведение до самоубийства.
– И вы думаете, что дело дошло бы до суда?
– Уверен.
– Может быть… Но прошло семь лет, и они бы легко отделались, а так они заплатили по полной.
– Совершив самосуд, вы погубили собственную жизнь.
– Вы, должно быть, ничего не понимаете. Моей жизни давно уже нет.
– То есть?
– Я умерла тогда, вместе с Данилой. И только моя бренная оболочка продолжала функционировать…
Следователь не нашел о чем еще можно было спросить задержанную и что сказать ей.
Виталий ждал Мирославу на скамейке.
– Ты езжай домой, – сказала она Морису и протянула ему ключи.
– Не надо, я доберусь на такси, – сказал он и быстро отошел.
Когда Волгина подошла к скамье, Виталий посмотрел на нее глазами больной собаки.
– Что мне теперь делать? – спросил он так тихо, что она не столько услышала, сколько догадалась о том, что он произнес, по движению его губ.
– Жить, – ответила она и села рядом с ним.
– Вы ведь не знаете…
– Чего?
– Маргарита оставила фирму мне.
– И что?
– Я не хотел ее брать, но Петр Яковлевич убедил меня. Он сказал, что дети Маргариты погубят ее, пострадают люди, которые на ней заняты, и так далее, – он неопределенно махнул рукой.
– Я думаю, что Тепличный прав, – сказала Мирослава.
– Но как же теперь?! – Он впился глазами в ее лицо.
– Так, как сказал Петр Яковлевич. Ведь люди, работающие в фирме, не могут расплачиваться за то, что когда-то совершила Маргарита Куконина.
– А я? – спросил он растерянно.
– И вы.
Он закрыл лицо руками и остался сидеть неподвижно.
– Знаете что, Виталий, – сказала Мирослава, – поедемте сейчас к Петру Яковлевичу, он ведь, скорее всего, места себе не находит от волнения.
Не давая ему возразить, она позвонила Тепличному, и тот сказал, что ждет их в своем кабинете. Виталий не сопротивлялся, когда она усадила его в автомобиль.
Тепличный ждал их не в кабинете, а внизу. Вдвоем с детективом они довели Виталия до дверей кабинета. Петр Яковлевич открыл дверь, усадил их на диван и велел рассказывать. Говорила одна Мирослава. Когда она замолчала, Петр Яковлевич едва уловимым кивком головы указал ей на дверь. Она мгновенно поняла его и распрощалась, уверенная в том, что оставляет парня в надежных руках старшего товарища.
Вечером приехала Лиза Тимохина. Одна.
– Марк тяжело переживает, – она замялась, – всю эту историю.
– Я понимаю, – кивнула Мирослава.
– Хотя жалеть о том, что мы вас наняли, нельзя, – вздохнула Лиза, – в неведении жить еще страшнее.
Глаза Елизаветы наполнились слезами.
– Машеньке мы, конечно, не скажем, – прошептала она.
Волгина снова кивнула.
– Я чего приехала, – сказала Лиза. – Марк Захарович деньги прислал. Вот. Я их вашему секретарю отдала.
– Хорошо.
– Тогда я пойду. – Она дошла до двери и остановилась: – Как вы думаете, эту девушку будут судить?
– Как же иначе?
– А я ее понимаю, – неожиданно сказала Елизавета и вышла.
Много позднее до детективов дошел слух, что Полуянов женился на Елизавете и она удочерила Машеньку.
