– А ты пешком, – говорила старушка, не уходя.
Тогда Гусь сам протиснулся в дверь и ушел из дома, даже уехал.
Вернулся он через несколько дней, ему сказали, что опять приезжало ТВ, под окном толпился народ с телефонами, но вскоре запах в доме стал невыносим, соседи вызвали пожарных, и те шлангами вытеснили корову на лестницу, а там уже народ погнал ее вниз вениками и швабрами.
И за коровой прилетела на дельтаплане старушка, обмотала ее веревками и увезла в облака.
Гусю пришлось ремонтировать свою квартиру.
Он выкинул в окно копну сена, вылил в санузел ведро простокваши, и, что самое трудное, долго лопатой собирал навоз на совок.
И все это снимало ТВ, и окрестные жители тоже снимали на свои телефончики.
Особенно настырно это делали девушки.
Гусь ведь стал звездой инстаграма, сфоткаться рядом с ним было важно для простых, никому не известных Алён и Анжел.
О жизни с петухом и коровой в городских условиях даже сняли целую программу на ТВ, кто за и кто против. Получился целый скандал, и, как обычно, активные зрители в зале поколотили друг друга.
А Гусь (это оказалась его фамилия, в сетях он значится как «Это Гусь, Гусь, Гусь») теперь зажил счастливой жизнью, его все знают, он ходит на работу чистенький, снимает себя на телефончик и помещает снимки в новой программе Ин-стограмм.
И он даже стал интересоваться девушками. После петуха и коровы-то, понятное дело.
Но и в планах у него завести какое-то животное опять, а то тебя быстро забудут.
Гусь думает насчет жирафа или кильки.
Легенда о пропавшей девушке
Это легенда тех времен, когда еще не было самолетов и никто не мог видеть дна глубочайших ущелий, а ведь туда нисходить (что бывает трудней подъема) иногда означало, что на обратном пути придется восходить как на Джомолунгму, на Эверест – но этот подъем должен был последовать, иначе дорога оказывалась в одну сторону.
А что такое дорога без возврата?
Кстати, о ней пойдет речь в нашей легенде.
За деревней, в горах, на самой высоте, стояла высокая каменная стена, однако, скорее всего, это была вертикальная сторона большой, массивной скалы.
Простая стена в горах – вещь практически немыслимая, такая ровная, как бы обтесанная с обеих сторон.
Она там бы не продержалась после первого же землетрясения.
А история гор – это как раз история землетрясений.
Так вот, эта стена-скала начиналась там, куда глаз человеческий не мог проникнуть, на дне пропасти, и уходила в заоблачные высоты.
Но за этой стеной, говорили деревенские старухи, которые всегда живут дольше всех, стоит еще одна такая же, только пониже, и первая стена, всем известная, служит для той, второй, неизвестной, как бы изгородью.
А там, за второй стеной, есть еще одна, и вот именно под ней что-то происходит, во всяком случае, иногда оттуда, из самых глубин, доносится тройной вой ветра – так ведь бывает.
Ветер, воющий на три голоса – от низов, от гула, до верхов, почти до свиста, так высоко.
Именно на три голоса.
Но это не музыка, не хор, слишком часто это можно принять за вой ветра.
Хотя те, кто ходил туда и со скал слушал этот неземной хор, они ловили многие звуки, не только трио.
Им слышалось именно слитное женское пение.
А то, что ветер и эхо в скалах могут отражать и множить звуки, им в голову не приходило.
Они счастливы были слышать именно слитный большой хор, их это успокаивало, давало ощущение, что дети бессмертны, да, их девочки.
При том те, кто туда ходил к рассвету в поисках своих детей, они стояли над пропастью в конце тропы, каменной тропы, протоптанной многими башмаками, и отсюда слушали многоголосый вой ветра.
А тропу эту протоптали поколения ребят и девушек, выпускников сельской школы, они поднимались сюда из года в год, чтобы отпраздновать свою свободу, в ночь выпуска.
Вернее, к рассвету.
Путь их начинался после бала, и они оставляли своих учителей и родных там, внизу, в селении, на площадке у школы, и сначала шли гурьбой по улицам, сопровождаемые всеобщими аплодисментами и напутствиями – это был праздник всего села.
А вот потом во тьме, при свете факелов, они уже шли цепочкой по тропе в горном лесу, где под их ногами клубились окаменелые корни огромных деревьев, где путь был уже не таким широким и простым.
Им приходилось и спотыкаться, и хвататься за ветки кустов, но они только хохотали.
Ребята поддерживали девушек, это был обычай, хотя в горном селении нравы суровые, и, к примеру, они танцевали на своем балу не взявшись за руки, а просто подбоченившись, хотя и друг против друга.
И здесь, на лесной тропке, мальчишкам впервые было дозволено поддержать любимую девочку под локоток или приобнять ее, если она вдруг собиралась споткнуться.
Уже образовались парочки, мальчик заботился, девочка не отказывалась.
Хотя дорожка, тропинка в камнях, была натоптана – непонятно почему, кто ее проложил? Раз в год выпускной класс?
Из села никому в голову не придет таскаться в эти пустые скалы.
Чужие тут тоже не ходят.
Но никто из них, веселых, молодых, разбившихся на парочки, не обращал на это внимания.
Когда выпускной класс шел в горы на рассвете, ни один из них не задумывался, что они ведут на заклание очередную жертву.
Жертва ведь ничем не выделялась, тоже была одета в белое платье и обута в неудобные босоножки на каблуке.
Единственно что – эта девушка, как обнаруживалось потом, всегда была без пары, но на это заранее тоже никто не обращал внимания, такие в классе были.
Но уже задним числом все понимали, что горам, наверно, нужна была невинная, нетронутая девушка, которой не касалась рука мужчины.
Ведь в классе уже многие – и давно – что называется, «ходили». Мальчик и девочка. И все в селе знали, кто с кем.
Иногда такой расклад не одобрялся родителями, а как без этого.
Мало ли, сто лет назад ваш дед запахал тот кусок нашего поля за горой, якобы он заброшенный и ничей, даже засеял его ячменем, и пришлось все перепахивать и засевать своим ячменем, а возвращать ему кошелку его зерна никто и не собирался.
А тут наш и ихняя – «ходят»!
Судиться было не в обычае этих горных жителей, устраивать разборки, драться из-за кошелки семян?
Просто не здоровались.
Сторонились обидчиков в храме и на рынке.
На улице проходили не замечая.
