С императором Николаем Павловичем даже князь Варшавский обязан был говорить тоном верноподданного. Ближе к концу царствования в разговоре с Паскевичем киевский военный губернатор Д.Г. Бибиков заметил: «…теперь такое время, что можно легко слететь с места по одному капризу министра». Фельдмаршал с ним согласился. А на возражение Бибикова, что с Паскевичем такого случиться не может, так как он находится «в особом положении», князь Варшавский сослался на императора Павла I и Суворова, сказав, «что и меня могут сослать в Сибирь»
[454].
В беседе с женой князя М. Д. Горчакова Паскевич так описывал характер императора в последние годы жизни: «Что Вы думаете?! Он и меня, и мужа Вашего в состоянии в минуту вспышки запрятать на гауптвахту; он час от часа делается раздражительнее и… напоминает Павла». Княгиня Паскевич не раз повторяла супруге Горчакова: «…мой Иван Фёдорович пред Государем как мокрая курица»
[455].
Заканчивая свое описание фельдмаршала, Стороженко вспоминал известный афоризм Суворова: «Не тот хитр, кого называют хитрым». И утверждал, что «это можно применить и к Паскевичу <…> Додавши к тому всемогущее счастье, загадка возвышения его почти разгадывается»
[456]. Но именно здесь и возникает желание не согласиться со словами Андрея Яковлевича, поскольку «загадка возвышения» остается.
Тяжелый характер Паскевича сильно затруднял его отношения с остальными представителями правительственной элиты императорской России. Служить под его началом также было непросто. Неслучайно, например, лейб-медик Д. К. Тарасов отказался принять место штаб-доктора Кавказского корпуса «ввиду особенного рода обхождения генерала Паскевича с подчиненными»
[457].
Близких друзей фельдмаршал, судя по всему, не имел, хотя к некоторым своим любимцам благоволил. К их числу относились, например, варшавский военный губернатор А. А. Писарев, бывший командир бригады во 2-й гренадерской дивизии Паскевича в 1813–1815 гг., и дежурный генерал Действующей армии И.М. Викинский. Любил он и своих адъютантов: полковников Н. А. Рудзевича и Н. И. Ушакова.
Высший свет, как многие это отмечали, считал князя Варшавского выскочкой, московская знать, как уже сказано выше, была на стороне Ермолова, а для «остзейцев», даже если не принимать во внимание конфликт с Толем, Паскевич был чужаком
[458]. Поэтому тем единственным столпом, на котором держалось беспрецедентное влияние «отца-командира», вне всякого сомнения, выступал лично император Николай I.
«Величия хороши издалека!»
[459]° – признавался Паскевич в письме своему старому знакомому П.Н. Беклемишеву, который, как и он сам, служил в 1809–1810 гг. адъютантом у фельдмаршала А. А. Прозоровского. Известная мемуаристка камер-фрейлина А. Д. Блудова в августе 1850 г. весьма точно подметила, что «современники, видя вблизи недостатки великих исторических лиц, строже судят о мелочах, но зато они и подробности знают, которые драгоценны для будущего историка»
[460]. «II n’у а pas de héros pour son valet de chambre»
[461], – гласит французская поговорка. «Tous les contemporains sont des valets de chambre»
[462], – часто повторял Паскевич.
Ответ на вопрос, какие же качества позволили Ивану Фёдоровичу на протяжении тридцати лет сохранять благосклонность Николая, взойдя на вершину русского военно-политического Олимпа, дала следующая война, которая стала самым драматичным моментом его долгой карьеры и самым тяжелым испытанием для всей николаевской военно-политической системы.
Глава 4
Непредвиденное развитие Восточного кризиса 1853–1854 гг
В годы Восточной войны многократно возросли ценность и значение сведений, добываемых военной разведкой.
К началу 1850-х гг. ее работа, казалось бы, стала более планомерной и четкой. Отчеты с боевыми расписаниями армий великих держав отсылались корреспондентами в Петербург дважды в год: к 1 января и к 1 июля. Но генерал-квартирмейстер Главного штаба Ф. Ф. Берг по-прежнему фиксировал серьезные упущения в деятельности своего ведомства.
В середине XIX в. русский Главный штаб при сборе сведений об иностранных армиях мог рассчитывать на четыре основных канала поступления информации. Базовым источником сведений выступала иностранная военная периодика. Ее при составлении своих донесений могли использовать как русские военные корреспонденты за границей, так и непосредственно офицеры Военно-ученого отделения Департамента Генштаба, поскольку часть журналов пересылалась для них в Петербург. Вторым источником были доклады военных корреспондентов. Это был наиболее информативный и ценный источник, поскольку русские агенты за границей, благодаря личным контактам с иностранными офицерами, а также пользуясь правом легально посещать учения и маневры европейских армий, обладали возможностью проверять не всегда точные сведения, опубликованные в прессе и на страницах военных журналов. Третий источник сведений составляли сообщения из русских дипломатических миссий за границей. Однако сотрудники посольств и консульств, как правило, были настолько перегружены собственными служебными обязанностями, что просто не имели возможности исполнять дополнительно еще и поручения военного ведомства. В 1828 и 1843 г. Ф. Ф. Берг просил военного министра князя А. И. Чернышёва обратиться к канцлеру К. В. Нессельроде с просьбой обязать русские дипломатические миссии в государствах, где у России не было специальных военных корреспондентов, высылать в Петербург донесения об их военных силах хотя бы по упрощенной форме. Но оба раза обращения в МИД не принесли результата. Доклады об иностранных вооруженных силах по-прежнему поступали от Министерства иностранных дел крайне редко и разрознено. Четвертым источником были сведения, добываемые тайной агентурой либо офицерами, выполнявшими разведывательные задания нелегально, но в мирное время из-за возможных дипломатических осложнений Военное министерство крайне неохотно прибегало к подобному способу получения информации.
