Целый ряд противоречий в описании событий 13, 14 и 15 сентября указывает на то, что пожар организовал Ростопчин, что он получил на то согласие императорской семьи, хотя и стремился потом тщательно скрыть все следы своего деяния, поскольку та же императорская семья ни в коем случае не стала бы серьезно защищать его. Ростопчин якобы уже 13 сентября отправил курьера к Александру I с информацией о сдаче Москвы. Сам он покинул Москву 14 сентября. Интересно, что курьер отправился в Санкт-Петербург не из Москвы, а из Ярославля. Там находилась Екатерина Павловна, передавшая 15 сентября своему брату ужасную новость, которую он получил утром 18 сентября 1812 г.
Тот факт, что новость была получена императором из Ярославля, является косвенной уликой, свидетельствующей об осведомленности Екатерины относительно причин пожара Москвы. Карл Клаузевиц провел обширное исследование, касающееся вопроса, был ли Ростопчин главным организатором и виновником московского пожара. Сопоставив все обстоятельства, Клаузевиц пришел к выводу: Ростопчин приказал поджечь город — под свою ответственность и без согласования с правительством. Клаузевиц предположил, что немилость, в которой оказался Ростопчин, и долгое его пребывание за границей с 1814 по 1823 г. были следствием его своевольных действий. Организуя пожар, он знал, что его кипучая деятельность вряд ли вызовет одобрение правительства и самого императора и что он сам должен будет нести всю ответственность за последствия. Клаузевиц предполагал, что эта тайна вряд ли когда-либо будет окончательно раскрыта. Его рассуждения выглядят вполне логично, за исключением одного важного пункта: в чем заключался мотив, побудивший Ростопчина пойти на такое дело?
К моменту вступления Наполеона в Москву российский император был полон решимости закончить войну только победой русского оружия. Сестра Екатерина и ее друзья выражали свое разочарование и обиду за нанесенное русскому народу оскорбление: через две сотни лет в Кремль вновь вступил неприятель! Настало время вспомнить о самопожертвовании, мужестве, героизме и великом мученичестве древней русской столицы. Инициаторы пожара не задавались вопросом о его военной и политической целесообразности. Огонь создавал миф о героизме русских, не решая исхода войны. Может быть поэтому Ростопчин так долго молчал после войны о произошедшем в Москве и всячески отрицал свою ответственность за это. Он осознавал сомнительный характер акции и одновременно выгораживал свою покровительницу, великую княгиню Екатерину Павловну. Стремление Ростопчина снять с себя любую ответственность за поджоги точь-в-точь соответствует настроениям, которые выражала Екатерина в своем письме от 13 (25) ноября 1812 г. к другому близкому своему другу Николаю Карамзину: …Все мы страдаем по одной причине: мы страдаем за матушку нашу, славную Россию, но мы можем ею гордиться и твердо сказать подневольным чужестранцам: вы собрались со всех концов земли, вы пришли с огнем и мечом, но мы оставили наши города в руинах, предпочли позору их уничтожение и показали вам великий пример: наша славная столица погибла, но мы остались несокрушимыми, вы ждали мира, но нет, мы ответили: смерть! Наши города поднимутся на ваших могильных холмах как на почетнейшем пьедестале. Пленные завидуют нашим русским именам, офицеры почитают за честь получить разрешение носить нашу форму, так как нет более высокой чести. Россия была второй державой в Европе, отныне и навсегда она первая, и скоро сюда будут спешить короли, чтобы найти здесь мир и защиту. Радуйтесь этим мыслям, это не мечта, это — правда»
.
Нет, пожалуй, другого политического свидетельства, в котором бы столь полно отразился мотив сожжения Москвы, чем то, которое дала Екатерина Павловна. Вместе с этим в нем она сформулировала суть своего мировоззрения. Не важно, была ли она сама непосредственным инициатором поджога или пожар был вызван небрежностью, грабежами и военными действиями. В пожаре Екатерина увидела подтверждение глубокой своей убежденности в будущей великой роли Российской империи в Европе. Это придавало ей воли и решимости. Конечно, такая убежденность отражала ее крайние, в некотором роде даже иррациональные взгляды на политические события, которые были глубинной сущностью ее натуры. Она впала в крайний национализм, связанный с притязанием на русскую гегемонию в Европе — эту идею не меньше Екатерины мечтал реализовать и Александр, но с помощью более гибкой и дальновидной государственной политики и дипломатии.
Военные события сильно повлияли на российского императора, эмоциональность Екатерины тоже оказала на него определенное психологическое воздействие. После падения Сперанского Александр I все чаще обращался к религиозной мистике. Его настроения усиливались эмоциональным отношение к войне Екатерины, пожаром Москвы, первыми русскими победами и преследованием отступающего врага. Император видел, что близится час, когда он явится Европе в образе ангела-спасителя и принесет народам континента новую христианскую идею.
Эти пророчества означали для императора нечто большее, чем идеологическое обоснование великодержавных планов. Две идеи сливались воедино: Россия принесет в Европу новый порядок и будет господствовать на всем континенте.
С отступлением, а затем беспорядочным бегством врага Екатерину Павловну захлестнуло чувство невообразимой радости. В отношении к сожжению Москвы здравый политический смысл, который был всегда присущ Екатерине при других обстоятельствах, изменил ей. Продвижение русских войск на запад лично для нее открывало новые возможности — теперь она могла сыграть важную роль не только на родине, но и в Европе. Может быть, найдется для нее где-нибудь достойная корона (хотя бы в Гольштейн-Ольденбурге), если после победы над Наполеоном европейский порядок будет организован по-новому? Екатерина Павловна разжигала и без того глубокую религиозность Александра I, настойчиво внушая ему мысль о том, что будущая роль творца европейской истории будет связана именно с его страстной верой. 20 ноября император писал Екатерине: «Всемогущий Господь обрушил на голову Наполеона все те несчастья, которые он задумал для нас»
.Эту убежденность разделяла с ним и Екатерина, которая прежде всего попыталась возобновить хорошие отношения с бароном фон Штейном. Концепция фон Штейна о создании единой Германской империи базировалась прежде всего на военно-политической поддержке со стороны Российской империи. Однако до конца 1812 г. дело не пошло дальше обмена любезностями. А судьба тем временем воздвигла перед мечтами и надеждами Екатерины Павловны новое препятствие.
Смерть Георга Гольштейн-Ольденбургского
В то время, когда в октябре и ноябре 1812 г. потерпевшая поражение армия Наполеона отступала к западным границам Российской империи, Екатерина Павловна и ее супруг жили то в Твери, то в Ярославле. Оба не щадили своих сил, чтобы мобилизовать все имеющиеся ресурсы в помощь армии. А война поглощала все новые и новые человеческие жизни, постоянно требовала вооружение, одежду, продовольствие — Молох не знал жалости! Екатерина и Георг делали все, что могли. 13 ноября 1812 г. Георг вновь обратился к Александру I с настойчивой просьбой о назначении в действующую армию. Чем ближе становился день окончательного поражения Наполеона и изгнания е*го из германских земель с помощью русских штыков, тем важнее для ольденбуржца было его личное участие в этих событиях. Его позицию наверняка разделяла и принцесса Екатерина Гольштейн-Ольденбургская, которая хотела сделать все возможное, чтобы обеспечить будущее своих наследственных земель. А пока Георг докладывал императору о положении 1500 больных в Ярославле: «Нужда велика, а средств нет. Собственными глазами вижу я тяжелейшие страдания и не знаю, чем могу помочь. Все, что зависело от меня, было сделано»
. Но Александр I не внял просьбе принца и остался непреклонен в своем решении: он не желал терпеть рядом со своей особой соглядатая Екатерины, не мог позволить Георгу вести собственную политическую игру; кроме того, императору важно было знать, что семья его сестры находится в безопасности, — а потому Георгу было запрещено ехать в армию и он должен был и далее выполнять свой русско-ольденбургский долг, заботясь о больных и раненых в тверских и ярославских госпиталях.
