Подобные смелые утверждения нуждались в весомых доказательствах. Но распространив слух, можно было многого добиться, сформировать общественное мнение. Неблагоприятные отзывы о Екатерине Павловне были связаны не только с русско-австрийскими разногласиями в польском вопросе, но в гораздо большей степени — с внутренними германскими проблемами. Не без влияния барона фон Штейна в Вене стали распространяться весьма спорные в политическом отношении слухи о том, что талантливый полководец Вильгельм Вюртембергский встанет однажды во главе объединенной Германской империи. Насколько такая возможность осуществима — об этом особенно не задумывались. А фон Штейн не жалел ни сил, ни времени для пропаганды своей идеи, хотя весь предшествующий исторический опыт говорил не в пользу конституционного, централизованного германского государства. В своих политических планах (теперь он мечтал о федеральной системе) барон по-прежнему возлагал большие надежды на континентальную мощь Российской империи, не принимая во внимание всех изменений, произошедших в ее политике после победы над Наполеоном.
Итак, вплоть до 1815 г. русская дипломатия, руководствуясь политическими соображениями, открыто выступала за брак Екатерины с австрийским эрцгерцогом Карлом. Во всяком случае такое впечатление складывалось в общественном сознании. И лишь постепенно Романовы стали все больше склоняться в пользу брака княгини с Вильгельмом Вюртембергским. Сообщение Елизаветы Штегеман своему супругу от 9 ноября 1814 г., в котором говорилось, что уже по меньшей мере две недели, как всем стало известно, что Екатерина и Вильгельм любят друг друга, не отражало реального положения дел. Даже фон Штейн не знал всех истинных мотивов происходящего. 9 ноября 1814 г. он записал в своем дневнике: «Бракосочетание кронпринца Вюртембергского с великой княгиней Екатериной — дело решенное, одобрение императрицы-матери благодаря посредничеству императора уже получено. Кронпринцу, завоевавшему ее расположение в Лондоне, она пожертвовала свой союз с эрцгерцогом Карлом и свое положение в России»
. Связь влюбленных для всех должна была пока оставаться в тайне, но своим поведением они выдали себя с головой. 17 ноября все венское общество уже заговорило о том, что Вильгельм и Екатерина вскоре поженятся.
Лишь шпионы Меттерниха точно знали, что происходит на самом деле. Еще 31 августа 1814 г. королевский суд Вюртемберга объявил брак Вильгельма с Шарлоттой Баварской расторгнутым. Официальное сообщение гласило, «что между упомянутыми высокими персонами (Вильгельмом и Шарлоттой. — Примеч. авт.) не существует более брака, поэтому заключенный Вышеупомянутыми 8 июня 1808 г. брачный союз вследствие неудовлетворения ими в нем своих существенных требований, объявляется расторгнутым и прекращенным, и обе Высокие стороны получают разрешение в соответствии с законами Высочайшего королевского дома и своим вероисповеданием заключить повторный брак»
.
Мария Федоровна тоже давно знала об всем. Еще до аннулирования первого брака Вильгельма она написала своему брату Фридриху I Вюртембергскому, что была бы очень рада союзу кронпринца с Екатериной. Но она выдвинула два важных условия: свадьба не должна состояться ранее весны 1815 г., и нужно, чтобы Папа Римский тоже объявил прежний брак Вильгельма недействительным. Мария Федоровна всегда подчеркивала, что главное для нее — счастье детей, однако никто не должен был напоминать ей о разводе Вильгельма. «Славное имя» не должно быть запятнано прошлым подобного рода. Прекрасная видимость должна быть сохранена. То, что королевский суд объявил брак недействительным, имело большое значение: перед законом Вильгельм уже не был женат, но теперь и Римская курия должна была окончательно урегулировать все формальности. Кроме этого, Мария Федоровна требовала немедленного возвращения Екатерины Павловны на родину. То, что вдовствующая княгиня появлялась повсюду в Вене вместе с Вильгельмом, с которым она якобы была уже обручена, нарушало все общепринятые моральные нормы. Повсюду мораль — и здесь, и там. Но конгресс слишком привлекал Екатерину, и сама она все еще не хотела окончательно отказываться от возможности брака с Карлом. А Александр I, зная о письме матери и одобряя все ее требования, не предпринимал ничего, чтобы заставить сестру уехать из Вены. Так что Екатерина Павловна не сделала и шага, чтобы выполнить материнскую волю. Любовные приключения казались ей гораздо важнее. К тому же красноречивый барон фон Штейн так решительно отстаивал российские интересы и с такой уверенностью называл Вильгельма возможным кандидатом на пост германского кайзера, что княгиня решила: нужно проявлять осторожность и соединять приятное с полезным, тогда можно получить шанс править в Вюртемберге или даже в Германской империи. Главное — запастись терпением, выжидать и держать в руках как можно больше нитей. А сделать это можно было лишь в том случае, если не покидать арену, на которой разворачивались все важнейшие события.
Австрийский император и министр Меттерних наблюдали за активной деятельностью фон Штейна и представителей Российской империи с неослабевающим интересом. От их внимания не укрылось, что дружба между фон Штейном, с одной стороны, и Вильгельмом с Екатериной, с другой, стала еще более крепкой по сравнению с концом 1814 г. В Венском Хофбурге, видимо сознательно, стали распускать слухи о том, что будущие германский император и императрица ведут переговоры со своим главным советником относительно статей немецкой Конституции! Карл фон Ноштиц отметил то, что бросалось в глаза многим: «Ее союз с кронпринцем Вюртембергским объединил две целеустремленные, властные натуры, которые смогут переделать мир по собственной воле. Проект введения генеральских чинов в армии, пребывающей пока на задворках большой политики, будет для кронпринца первой ступенью на пути к власти, которую он впоследствии захочет увенчать императорской короной»
.
Секретарь Меттерниха Фридрих фон Генц почувствовал в этом серьезную опасность для Австрии. Он отметил, что кронпринц — «мужчина, отличающийся большим умом, военным талантом, храбростью и прославившийся своими подвигами в последнем военном походе; одни только эти особенности делают его опасным, но одновременно с этим он имеет необыкновенно честолюбивый, непостоянный, скандальный и мстительный характер, не вызывающий к нему никакого доверия. Нельзя сказать, что и великая княгиня обладает более спокойным и уравновешенным темпераментом. Поэтому обе эти высокопоставленные особы, используя свое влияние на императора, могут многое предпринять и способствовать значительным преобразованиям»
. Фон Генц не был человеком, предающимся лишь абстрактным политическим умозаключениям и идущим на поводу у собственных симпатий и антипатий.
Итак, Меттерних должен был быть настороже. Русские хотели не только присоединить к себе польские территории, но и завоевать право на германскую императорскую корону, в то время как Австрия осталась бы в конечном счете с пустыми руками. Симпатии австрийских эрцгерцогов к Екатерине не должны были заслонять главное — политические интересы Австрии, а эти интересы не имели ничего общего с сильной, централизованно управляемой Германской империей с Вюртембергом во главе, за спиной которого к тому же стояла бы Российская империя.
Вот почему эрцгерцог Иоганн, предсказывая Екатерине несчастливый брак, исходил не только из реалистической оценки ее тяжелого характера, но и демонстрировал уязвленное тщеславие отвергнутого влюбленного из дома Габсбургов. В первую очередь он подчинял себя государственной дисциплине. По той же причине с наслаждением и бесстыдством эрцгерцог смаковал тот факт, что в Вене Вильгельм оказался в толпе любовников княгини Багратион, получившей из-за своего сладострастия прозвище «обнаженного прекрасного ангела». Намеки Иоганна не были лишены оснований. Особую пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что упомянутая дама была вдовой погибшего в 1812 г. при Бородино князя Багратиона, с которым Екатерину в свое время связывали весьма пылкие отношения.
