И император Александр, и князь Меттерних тоже частенько навещали княгиню-грешницу. Ее гостиная служила местом сбора и передачи информации для русской тайной полиции. Может быть, в этом была одна из причин не слишком лестных отзывов с их стороны в адрес Вильгельма. Кроме того, сам Вильгельм, при всей своей готовности породниться с российской императорским домом и зная симпатии русской дипломатии к имперской идее фон Штейна, имел и свои собственные политические цели, приводившие в бешенство Александра I и заставлявшие его жаловаться барону фон Штейну. И еще до того, как был заключен брак кронпринца с Екатериной, Александру пришлось указать будущему деверю на то, что ему хотелось бы иметь с ним более доверительные отношения. Но это заявление особого действия на Вильгельма не возымело. Король Вюртемберга и его сын, наследник престола, требовали не больше и не меньше, чем другие их коллеги-монархи. Ведь европейский конгресс дал шанс для расширения власти и территории всем средним и маленьким немецким княжествам. И в этом пункте имперские и местные интересы никак не гармонировали друг с другом. А потому и в последующие месяцы между Екатериной, Вильгельмом и Александром сохранялись причины для чувствительных трений.
В этих противоречиях и следует искать причину того, что общественное мнение по-прежнему пытались убедить в возможном союзе русской княгини с представителями дома Габсбургов, сами кандидаты в мужья для Екатерины — австрийские эрцгерцоги — оставались в полном неведении относительно истинных намерений молодой вдовы, а тем временем тайно уже шли приготовления к ее браку с Вильгельмом. Король Фридрих I все более тесно общался с Екатериной, надеясь, что та поддержит в Вене его территориальные притязания. В своих многочисленных письмах друг к другу король и княгиня обсуждали вопросы предстоящей свадьбы. А когда король предпринял шаги для того, чтобы переписка между Вильгельмом и Екатериной стала еще более интенсивной, будущая невеста 14 ноября 1814 г. отправила ему из Вены послание со множеством затейливых оборотов: «В соответствии с разрешением Вашего Величества я беру на себя смелость послать Вам портрет Вашей племянницы (то есть свой собственный. — Примеч. авт.), где она предстает такой, какой должна быть, но, к своему сожалению, таковой не является; и прошу Вас показать его тому, кто полностью пленил оригинал; пусть он примет его (портрет) от меня и придаст законченность своему туалету»
. Три недели спустя она уже писала королю о том, что любит его сына и будет для него невесткой, родственной по духу. Король Фридрих мог быть вполне доволен тем, как идут дела, хотя д ля достижения конечной цели предстояло еще преодолеть множество препятствий.
И первым препятствием, как ни странно, стали отношения между самими влюбленными Вильгельмом и Екатериной. Они отдавались своему чувству страстно и безоглядно, что видно по их многочисленным письмам и сохранившимся записочкам. Но эти отношения были осложнены целым рядом обстоятельств. Непонимание Вильгельмом подлинного характера взаимоотношений Екатерины с австрийскими эрцгерцогами, затянувшийся развод с баварской принцессой, русско-австрийские конфликты, будущее Германии, а кроме того, достаточно сложные характеры обоих молодых людей не позволяли говорить о чистом, ничем не омраченном счастье. Так, например, Вильгельм писал возлюбленной о своих чувствах к ней и о разводе с Шарлоттой: «Не боясь скандала, отвечаю Вам, что освобождаю себя от слова, данного моему отцу; я надеюсь угадать то, о чем Вы позволяете догадываться; что касается меня, то мое сердце полностью предано Вам… Вы видите, я обвиняю самого себя, но очень рассчитываю на мягкость и снисходительность судьи, которого я никогда не смог бы любить сильнее!!!»
В следующий раз он добавлял: «Почему, дорогая подруга, Вы не сделали мне еще один подарок, сообщив, что прибудете, чтобы предоставить мне саму себя, в этом была бы гораздо большая ценность; он (подарок) всегда доставляет мне большое удовольствие, я никогда не расстаюсь с ним, и потому этим вечером хочу высказать Вам свою искреннюю благодарность… я навсегда останусь искренне преданным Вам, той, кто подарил мне лучшую дружбу в моей жизни; прощайте, весь Ваш, покуда я жив»
.
Вильгельм был честен в этом письме. Но и он, и его возлюбленная жили в традициях придворного мира XVIII столетия, от которых при всем своем желании они не могли освободиться. Вся спесивая аристократическая атмосфера Венского конгресса, несмотря на блеск многочисленных балов и приемов, напоминала средневековую тюрьму. Все сплетничали друг про друга, и если в чьем-либо супе находили волос, общественность конгресса тут же выступала с разоблачениями. Ни Вильгельм, ни Екатерина не были личностями, которые могли бы смело идти своим путем, не подвергаясь чужим оценкам. Их собственное неопределенное положение представляло собой идеальную питательную почву для всевозможных слухов и сплетен. А в политических целях всегда можно было что-нибудь и присочинить.
Во время работы конгресса Екатерина Павловна жила в Венском Хофбурге. Она находилась в замкнутом и контролируемом мире, в котором у тайной полиции были прекрасные условия для активной деятельности. Поэтому нетрудно было сфабриковать неприглядный имидж искупавшейся во всех мутных водах интриганки, использующей любые средства для достижения цели. И в русском лагере из-за своих особых отношений с императором Александром княгиня далеко не всем была по нраву. Перепады настроения и экстравагантность в поведении из частных случаев были превращены в общую характеристику. Когда, например, Екатерина отказала Вильгельму во встрече из-за того, что тот пришел не вовремя, ей тут же приписали изрядную долю властолюбия, женской спеси и раздражительности, не потрудившись хоть немного разузнать об истинных причинах ее поведения.
Особенно усердствовали австрийские политики. Они были очень рады заметить малейшие признаки разногласий между Екатериной и Вильгельмом. В декабре 1814 г. в Венском Хофбурге все еще надеялись, что княгиня сможет заставить Александра действовать в интересах Австрии. Эти надежды не сбылись. Екатерина и Вильгельм часто поступали согласно собственной воле и не всегда правильно оценивали политическую ситуацию, но Екатерину все больше и больше увлекала имперская идея барона фон Штейна. В своих записках она небрежно замечала: «Кто подсказывает нашему императору? Меттерних! А его подстрекает Каслри, но он — орудие в руках той секты, одним из самых главных и активных вождей которой является Гумбольдт; эта секта стремится к свержению всех тронов, и поскольку важнейшие среди них — австрийский и русский, он (Гумбольдт) хочет с них и начать. Меттерних неверно оценивает положение, хоть и желает лучшего. Его хотят свергнуть; это, возможно, удастся…»
.
Субъективными сентенциями подобного рода Екатерина вызывала удивление у своего жениха, но в гораздо большей степени — гнев у своего брата. Александр I ценил ее мнение в личных доверительных беседах, но не терпел прямого вмешательства в государственные дела. Как-то княгиня откровенно высказала барону фон Штейну свои критические замечания в адрес Александра, а тот имел неосторожность передать ее слова российскому императору. В словах сестры император увидел опасность для своего авторитета и прореагировал на них очень бурно. Вообще, с 1812 г. отношения между Александром и Екатериной все чаще омрачались всевозможными недоразумениями. Обычно, успокоившись, император прощал сестру или же просто не обращал на ее поведение никакого внимания, предоставляя ей полную свободу действий. Он знал, что влияние Екатерины на политику было весьма незначительным. Но в венском микромире, где процветали интриги и клевета и любая неточная информация превращалась в политическую стратегию, российский император был обязан принимать меры.
