Он не стал долго скрывать свое недовольство поведением сестры и ее жениха. Александр I держался с обоими так отчужденно и строго, что Екатерина Павловна, разозлившись, решила тотчас же уехать. Однако она осталась — вместе с кронпринцем и вопреки воле своей глубоко почитаемой матери. Она выжидала — и продолжала давать поводы для неприятных высказываний в свой адрес. Так, княгиня Багратион, которая бог знает откуда получала самую разнообразную информацию, вылила целый ковш грязи на Екатерину: Вильгельм, оказывается, хотел жениться на ней, а вовсе не на великой княгине, он был главный ее поклонник; теперь кронпринц весьма разочарован Россией и своей невестой, поскольку не получил желаемых территориальных приобретений на Рейне; вопрос о будущем командовании имперской армией вообще уже не подлежит обсуждению, симпатии Вильгельма все более на стороне Австрии и т. д. Как бы тяжело пришлось Екатерине Павловне, если бы рядом не было любимого Вильгельма!
На пути в Штутгарт
Побег Наполеона с острова Эльба в марте 1815 г. положил конец всем политическим играм по заранее заготовленным сценариям. Венский конгресс гудел как потревоженный улей. До сих пор Наполеон прямо или косвенно вмешивался в каждый из брачных проектов Екатерины Павловны или по меньшей мере вносил в них коррективы своими действиями. И на этот раз его зловещая тень вновь выросла за спиной великой княгини. 10 апреля Вильгельм уехал из Вены, сопровождаемый некоторую часть пути княгиней Багратион. Екатерине принц писал нежные письма и отговаривал от мысли последовать за ним в Юго-Западную Германию. Княгиня написала королю Фридриху: мысль о том, что с Вильгельмом может что-нибудь случиться, для нее просто невыносима. После тяжких переживаний, выпавших на долю Екатерины в юности, принц дал ей надежду на счастливое будущее, ее здоровье стабилизировалось. Она послала ему в качестве талисмана свою шаль, и Вильгельм горячо благодарил ее за это. Он так хотел бы «полететь» к ней на крыльях любви и обнять от всего сердца.
В Вене Екатерину больше ничто не удерживало. В сопровождении австрийского эрцгерцога Иоганна она совершила небольшую поездку в Венгрию, к могиле сестры Александры. В июне 1815 г. княгиня прибыла в Штутгарт. Пока Вильгельм на Оберргейне выстраивал свои войска, его обергофмейстер Эрнст фон Фулль, прославившийся в Вене своими галантными приключениями, развлекал великую княгиню своей болтовней, не произведя, впрочем, на нее особого впечатления. Затем Екатерина Павловна направилась в Веймар к сестре Марии и, наконец, в Висбаден. Там она вновь начала принимать курс лечебных ванн и, видимо, совсем забыла о просьбе матери вернуться на родину.
В целом с момента своего отъезда из России княгине так и не удалось найти покой. Тяжелые переживания, связанные с освободительными войнами 1813–1814 гг. в Европе, напряженная поездка в Лондон, Венский конгресс, постоянные политические интриги и сложные личные взаимоотношения, связанные с поисками нового супруга, — все это истощало силы слабой здоровьем и склонной к психическим расстройствам женщины. Было просто удивительно, как за относительно короткое время ей удалось сделать так много. Передышка и полноценный отдых были насущно необходимы, тем более что окончательный разгром армии Наполеона под Ватерлоо в июне 1815 г. предотвратил очередную опасность. Но княгине нужно было вновь собраться с силами: Венский конгресс завершал свою работу, а священная миссия Александра в Европе не была выполнена, и брак с Вильгельмом все еще не был заключен.
Счастливый случай свел в Висбадене Екатерину с Гёте, о котором ей так восторженно рассказывала Мария и с которым она сама уже встречалась в Теплице летом 1813 г. Умный, гениальный Гёте! С ним можно было обсудить все прошедшие события, насладиться его просвещенными, открытыми всему миру взглядами и затем использовать в своих целях. Во время длительного путешествия по Европе Екатерина Павловна всегда интересовалась вопросами социальной политики, литературы и искусства, науки и религии. Однако ничему конкретному она предпочтения не отдавала. Вот Мария в Веймаре, та любила музыку и много занималась ею. Мария Павловна старалась встречаться с Гёте как можно чаще. Она говорила с ним обо всех волнующих ее проблемах искусства, об античности или других периодах в истории искусства, о современной литературе. Екатерина тоже заполняла свой досуг в Твери занятиями музыкой и поэзией. Но теперь, во время поездки, она была занята в основном политическими проблемами и своими разнообразными брачными проектами.
Екатерину Павловну можно было считать одним из идейных вдохновителей консервативного московского дворянства. В основе ее политического мировоззрения лежала мысль о великой исторической миссии самодержавной России. Консервативные идеи могли, пожалуй, в 1815 г. найти у великого Гёте полное понимание. С тех пор как Мария Павловна поселилась в Веймаре, Гёте сблизился с семьей Романовых, а летом 1813 г. ему представилась прекрасная возможность сравнить друг с другом обеих сестер. К Екатерине Павловне великий писатель, видимо, сразу почувствовал некоторую антипатию. Он, конечно же, воздерживался от язвительных оценок, чего вообще никогда не позволял себе по отношению к высокопоставленным лицам. В ноябре 1813 г. Гёте отправил курьера к Екатерине с поручением «лично убедиться в достоинствах дамы, которые невозможно объяснить ни устно, ни письменно»
.Туманный смысл этих слов прояснился позже, когда поэт написал: «Обе сестры похожи друг на друга, как близнецы, и вместе образуют прекрасную пару. Но эту (Екатерину) я знаю слишком плохо, чтобы сравнивать с нашей, которая мне хорошо знакома»
. В осторожных, дипломатически корректных выражениях чувствуется некоторая внутренняя дистанция. На самом деле благодаря общению с Марией в Веймаре Гёте был прекрасно информирован обо всех взаимоотношениях в императорской семье в Санкт-Петербурге.
И вот в августе 1815 г. произошла новая встреча, на этот раз в Висбадене. Екатерина Павловна пригласила Гёте на ужин. Писатель не оставил никаких комментариев об этом свидании, лишь просто констатировал сам его факт. Зато своему другу, знатоку искусства Сульпицию Буассере он язвительно заметил, что между поэтами, деятелями искусства и власть имущими не видит ничего общего. А Буассере сравнил это весьма неопределенное выражение «власть имущие» с водой, которая может принимать самые разнообразные формы, но которой нельзя доверять, потому что она все равно остается всего лишь водой. Гёте возразил, что не стоит слишком мрачно относиться к сильным мира сего, их следует рассматривать просто как стихийные силы природы. За этими философскими рассуждениями скрывалось сильное раздражение. Месяц спустя, в октябре 1815 г. Гёте вновь заговорил с Буассере о своей встрече с Екатериной Павловной, но и на этот раз ограничился скупым замечанием, что эта дама сильно отличается от Марии Павловны, она слишком политизирована, в чем он усматривал корень всех ее проблем.
Гёте остерегался назвать подлинные причины своей антипатии к княгине. На самом деле Екатерина задела мастера своим утверждением, что не имеет к искусству вообще никакого интереса, что из всех видов искусств она признает только архитектуру, поскольку большинству людей архитектура предоставляет кров и хлеб, а монархам позволяет поражать всех своим блеском и роскошью. Гёте в душе ужаснулся подобной простоте и ограниченности суждений. Но он сохранял благородную снисходительность по отношению к даме из российской императорской семьи, которая, очевидно, была жертвой собственной несчастливой судьбы. Позднее Гёте рассказывал интересную историю, связанную с Екатериной, почти анекдот: «Она была умна, но ум заводил ее в высказываниях слишком далеко. Так, в Веймаре, в библиотеке, когда библиотекарь показывал княгине малабарские документы
[20] и на ее требование рассказать об их содержании, ответил, что не может этого сделать, поскольку не знает языка, она воскликнула: «Библиотекарь, а не понимает по-малабарски!» Как будто бы библиотекарь, — замечал Гёте, — должен знать все языки в мире». Когда знакомый с этим анекдотом советник юстиции Иоганн Себастьян Грюнер из Эгера, постоянный и любимый собеседник Гёте, посетил в 1825 г. библиотеку в Веймаре, он, смеясь, предупредил писателя: «Только не требуйте от меня ничего невозможного, как это делала здесь умная ольденбургская принцесса»
. В 1825 г. Екатерины Павловны уже не было в живых, и Гёте мог свободно рассказывать этот анекдот, с улыбкой вспоминая о княгине, которая когда-то так его возмущала и чья сестра, живущая в Веймаре, все это время доказывала, что Романовы тоже знают толк в поэзии и искусстве.
