О радостном событии был уведомлен и Потемкин, который находился на южном театре военных действий. Он частенько игнорировал полные пространных разглагольствований послания своей высокой покровительницы, но на этот раз ответил на письмо. Князь понимал, что размолвки между императрицей и семьей Павла не отвечали интересам Российской империи, находившейся в состоянии войны. Сам он всегда стремился сохранять хорошие отношения с наследником престола, хотя и знал, что Павел Петрович весьма невысокого о нем мнения. Итак, Потемкин одобрительно откликнулся на полученное известие и дал Екатерине II еще одну возможность подчеркнуть свои заслуги в семейном благополучии сына. 27 мая она писала в ответном послании Потемкину: «Из твоего письма… я вижу, что известие о рождении моей внучки Екатерины ты получил. Родители ее теперь относятся ко мне намного лучше, чем раньше. Они конечно же оценили, что я спасла мать, находившуюся в течение двух с половиной часов в большой опасности, и все из-за угодливости и трусости окружавших ее врачей. Когда я заметила это, мне удалось вовремя дать хороший совет, и в результате все закончилось благополучно. Она здорова, а он (Павел. — Примеч. авт.) готовится к поездке к вам в действующую армию, на что я дала свое согласие. Он думает выехать 20 июня / 1 июля»
.
Зная об отношении Екатерины к Павлу, можно сказать, что содержание письма стало настоящей сенсацией: затравленный и сломленный Павел Петрович получал наконец долгожданное согласие на участие в военных действиях. Давая свое разрешение, императрица недвусмысленно намекала генерал-фельдмаршалу Григорию. Александровичу Потемкину на то, что он должен активно способствовать формированию образа благополучной семьи, сплоченность которой еще больше возросла с рождением Екатерины. Ведь в военных действиях принимало участие много высокопоставленных иностранцев, в том числе и из Вюртемберга. Потемкин с присущей ему убедительностью и обворожительной улыбкой, с помощью многочисленных подарков и пышных, несмотря на военную обстановку, приемов мог продемонстрировать единение Романовых. Успех его миссии приглушил бы критику в адрес Екатерины II и вопросы, связанные с пребыванием где-то далеко в Прибалтике брауншвейгской принцессы Августы.
Но умный Потемкин вскоре понял, что в этом деле ему придется полагаться только на себя. Павел Петрович, конечно же, в армию не приехал. Императрица в который раз обманула и унизила его. Глядя, как малышка Екатерина на руках заботливой матери жмурится на солнце в гатчинском парке, он должен был проглотить очередную обиду, тем более что вскоре произошли гораздо более неприятные события.
Во второй половине октября 1788 г. королевские дворы в Штутгарте и Брауншвейге получили ошеломляющее известие: 27 сентября в Лодэ скончалась Августа. Эта печальная весть, сопровождаемая словами глубокого соболезнования, была послана не кем иным, как самой русской императрицей из Санкт-Петербурга. Мария Федоровна из Гатчины тоже информировала своих родственников о том, что у Августы произошло кровоизлияние. Известие глубоко потрясло всех свидетелей и участников драмы, разыгравшейся вокруг несчастной молодой женщины. Все пытались свалить друг на друга вину за ее раннюю смерть. Представители королевских домов Центральной и Западной Европы, в особенности германские, испугались и насторожились. Еще свежи были воспоминания о судьбах Петра III, Иоанна VI и его брауншвейгских родственников. На Екатерину II вновь легло пятно позора, открыто обсуждалась ее роль в этом событии. Вновь заговорили о том, что первая жена Павла Наталья Алексеевна, принцесса Августа Вильгельмина Гессен-Дармштадтская, умерла в апреле 1776 г. при рождении своего первого ребенка, так как ей намеренно отказали в необходимой медицинской помощи. Смерть Августы породила новые слухи и домыслы. Мария Федоровна, ее брат Фридрих Вильгельм Карл и вся родня в Штутгарте и Брауншвейге попытались выяснить причину смерти принцессы, тем более что нужно было урегулировать вопросы, связанные с наследством. В ноябре 1788 г. принц Фридрих Вильгельм Карл обратился к Екатерине II с просьбой предоставить ему более точные сведения. Ответа не последовало. Императрица не сообщала никаких подробностей о смерти Августы и никак не отреагировала на просьбу принца о возвращении на русскую службу. Отсутствие ясности порождало новые слухи. Графиня Каролина Фридерика фон Гёрц, знакомая принца, утверждала, что в Лодэ дело было нечисто. Августа все время хотела вернуться в Брауншвейг, и ее отъезд планировался на весну 1789 г. Но это были лишь предположения.
Обстоятельства смерти брауншвейгской принцессы так и не были до конца выяснены. Екатерина II вплоть до своей смерти хранила полное молчание. Она не желала оправдываться, поэтому эта тема для нее просто не существовала. После рождения, маленькой Екатерины императрица старалась прислушаться к своему материнскому инстинкту и вести себя благороднее по отношению к сыну. Но молчание о судьбе Августы еще больше осложнило ее отношения с гатчинским двором и дворами в Штутгарте и Брауншвейге.
Предпринятое позднее, в XIX в., расследование причин смерти принцессы так и не раскрыло всей правды. В официальных докладах сообщалось, что генерал Польман обращался с Августой так, как если бы она была арестована, домогался принцессы и, возможно, даже изнасиловал ее, скрывая от императрицы истинное положение дел. Во всяком случае, стало известно, что Августа была беременна. Во время родов Польман отказал ей в медицинской помощи, и принцесса скончалась. Данные были получены в результате проведенной эксгумации. Хотя прямых доказательств вины в случившейся трагедии Екатерины II нет, косвенные улики опровергают версию, согласно которой императрица ничего не знала о происходящем в Лодэ. Секретарь Екатерины II по особым делам Александр Храповицкий записал 5 июля 1788 г. в своем дневнике: «Принцессе и Польману написаны письма и посланы французские книги. Она любит читать и проводит все время в обществе Польмана и его семьи. Если бы генералу не было шестидесяти лет, его можно было бы принять за ее любовника. Говорят ли что-нибудь об этом? Лично я ничего не слышал»
. Действительно ли он ничего не слышал? Если у статс-секретаря Екатерины II возникли какие-то подозрения, то императрица наверняка должна была знать обо всем происходящем в Лодэ, поскольку всегда, когда появлялись хоть малейшие намеки на то, что ситуация развивается не в том направлении, которое нужно Екатерине, она тотчас посылала комиссию для расследования, обязанную составлять ей подробные доклады. Нет оснований полагать, что в случае с Августой установленный порядок был нарушен. Из всего вышесказанного следует, что императрица намеренно не хотела ничего знать о том, как Польман обращается с Августой, чтобы на нее не была брошена тень.
Это предположение подтверждает и тот факт, что после смерти Августы в Лодэ из Санкт-Петербурга были направлены точные инструкции с указаниями, что делать с останками женщины. Они были перевезены в церковь в Голь-денбеке и спешно, без надлежащего религиозного обряда, захоронены. Местному священнику, пастору Далю было строжайше запрещено открывать гроб. Все участники и свидетели печальной истории с Августой, включая Польмана и императрицу, хранили полное молчание. Главного виновника смерти принцессы — генерала Польмана — никто не беспокоил, и он оставался на государственной службе вплоть до своей смерти в 1796 г.
