Психологическая война имела успех превыше всех ожиданий: Асаи Нагамаса первым разорвал перемирие и объявил войну, послав при этом к Хидэёси гонца с требованием объяснить его махинацию, которую он счел слишком тонкой, чтобы она могла родиться в голове самого Нобунага. Хидэёси ответил длинным письмом, образцом жанра; в нем он внушал, что всякое признание вассальной зависимости непосредственно выражается передачей гарнизонов на службу Нобунага:
Ваш вопрос, хоть на первый взгляд и естественный, фактически не таков. Нобунага действует по прямым указаниям сёгуна, и что бы он ни делал, Вы не должны забывать, что он действует не под собственную ответственность. Вам известно, какое уважение Нобунага питает го всем желаниям сёгуна. Так, недолгое время тому назад Нобунага против своей воли согласился заключить мир с Вашим господином и Ёсикагэ, с которыми вел войну. Когда Хидэмаса оставил Саваяма и поселился в Такасима, он действовал в соответствии с приказами сёгуна. Разве все мы не слуги сёгуна? Коль скоро мы заключили мир, нам не следует смотреть друг на друга как на врагов и противиться тому, чтобы тот или другой переходили непосредственно на службу сёгуну. Размещение войск в Саваяма также соответствует директивам Асикага Ёсиаки: замок нельзя было оставить без охраны; вот почему мы поместили туда солдат. Поскольку и другие замки были покинуты, мы поставили в них гарнизоны, чтобы предотвратить проникновение бандитов с большой дороги. Вы дурно истолковываете вещи и обвиняете нас в захвате Ваших крепостей. Иными словами, Вы ставите под сомнение честность непосредственных слуг сёгуна, и это показывает, что Вы ищете предлога для объявления нам войны. Позволять себе так судить о действиях сёгуна означает оскорблять его знамя, за что нам следовало бы требовать от Вас объяснения
(Dening. Р. 84).
Тогда Асаи Нагамаса решил пренебречь традициями, законами тактики и страданиями своих солдат — он открыто начал враждебные действия. Начался глубокий кризис, сопровождаемый насильственными конвульсиями, игра, ставкой в которой была реальная власть, хотя ни одно из действующих лиц драмы не мыслило ее вне феодальной пирамиды.
Кто окажется вне закона?
Несмотря на молниеносный взлет, очень высокий при скромном происхождении, Хидэёси еще был всего лишь воином, как многие другие: он обладал для этого главным качеством, удачей, и Тем пренебрежением к правилам игры, какое свойственно детям, выросшим не в серале. Это было важно, но недостаточно для великой судьбы. В 1573 г. он внезапно оказался связанным с событием национального масштаба. Заботясь о своей славе больше, чем кто-либо другой, позже он станет постоянно ссылаться на этот факт, внушая мысль о некоем предопределении, которое якобы неуклонно вело его к вершинам, где его ждали Япония и ее народ. Это был привлекательный образ, к тому же при взгляде с временной дистанции он возникает почти сам собой. Тем не менее той зимой, когда лучшие солдаты империи с мечами в руках стекались к Киото, еще ничто не было предрешено. И если верховный глава исполнительной власти давал знать о своей потребности, каждый из глав крупных областей мог надеяться что-то на этом выгадать — Уэсуги Кэнсин, Такэда Сингэн, Ходзё Удзия-су из восточных и центральных провинций (Канто и Тюгоку), Мори Тэрумото с запада (Кансай). Каждый из них мог обеспечить безопасность сёгуна, потому что это было актуальной проблемой. Все они пользовались лестной репутацией и хвалились видным происхождением. Но, на их несчастье, одна угроза жестко не позволяла им уходить надолго, а значит, действенно ограждать Киото — угроза нескончаемых местных войн, не имевших решающего характера, потому что силы сторон были равны, но достаточно неприятных, чтобы помешать любому дальнему походу. Таким образом, эта лихорадочная военная активность парадоксальным образом всех сковывала. Кто мог, как Нобунага, похвастаться, что имеет такого надежного и талантливого помощника, который может где угодно заменить господина и никогда не предаст? Возможно, тайна успеха того и другого заключалась в том, что они встретились и в удачные и неудачные годы сохраняли союз, многим обязанный умению Хидэёси находить согласие.
Так возникла завязка драмы: в то время как крупнейшие полководцы Японии занимали или окружали Киото, сёгун Ёсиаки удалился в монастырь — один из крупнейших храмов столицы, Тодзи, дорогой его сердцу, его последнее прибежище; это заведение, приверженное дзэн-буддизму, было основано во второй половине XIV в. его предком Асикага Такаудзи, тем самым, который отобрал титул сёгунов у Минамото, — именно там с XIV в. каждый сёгун этого рода ставил свою статую. Может быть, Ёсиаки в этих спасительных стенах просто-напросто вспоминал своих великих предков? Нобунага этого не понимал: он обвинял сёгуна в проведении политики невмешательства, противной самому смыслу его должности (только император царствует, не правя), упрекал за вялость, эпикурейство. Что касается сёгуна, он все болезненней переносил порядки, которые с 1570 г. ему навязал Нобунага: разве одно из распоряжений последнего не гласило, что, поскольку Ёсиаки официально заявил о доверии к Нобунага, все дела государства будет напрямую рассматривать последний, в обход сёгуна? Уже некоторое время Ёсиаки вел тайную переписку с баронами северо-востока. Он возлагал громадные надежды на Такэда Сингэна — правду сказать, единственного, кто ответил на его призыв и обещал прийти и сокрушить Нобунага, с его железной хваткой и незаконным господством.
И вот как Сингэн держал слово: он соединился с врагами Нобунага, с семействами Асаи, Асакура; он поддержал сопротивление монахов горы Хиэй и сверх обязательств даже напал на Токугава Иэясу на землях последнего, в То-томи! Сколь далеким выглядело это все от условий союзного договора, который в 1565 г. скрепил дружбу Нобунага и Сингэна! Земля Тотоми заколебалась, готовая сдаться, несмотря на присутствие войск Иэясу. Все склонялось перед Сингэном, паладином прав императора и сёгуна. Но случилось непредвиденное: скошенный случайной пулей под замком Нода в Микава (современная префектура Аити), Сингэн умрет от раны. Эта смерть героя в старинном духе, сраженного оружием, которое было изобретено далеко от древней Японии, поразит клан Такэда в самое сердце. Сингэн это понимал: осознав, что умирает, он посоветовал, чтобы его смерть держали в секрете как можно дольше и чтобы повсюду его представляла «тень» (кагэмуся). В этом распоряжении, странном для нас, в тогдашней Японии не было ничего удивительного: персона вождя, как и в Китае, находилась в торжественной тени, которую прикрывал внушительный декор. Так делалось на всех ступенях иерархии — было немыслимо, чтобы простой человек мог прямо обратиться к своему сеньору, даже находясь физически в трех шагах от него. Всегда надо было действовать через посредника или в крайнем случае говорить из-за ширмы.
К тому же хитрость Сингэна была не более исключительной и удивительной, чем самообладание последнего даже в то время, когда он умирал. Но в те времена все крупные полководцы имели «двойников» на случай возможных покушений. Например, когда Хидэёси будет достаточно богат, чтобы делать, что захочет, он воспроизведет свои парадные доспехи в количестве семи, даже девяти экземпляров, чтобы кагэмуся прогуливались в них в одно и то же время в разных точках одного и того же поля сражения. Тем не менее кто когда-либо сравняется с Сингэном? Народ, говорят, не знал о его смерти в течение двух лет. Но его друзья и особенно его самые неумолимые враги, должным образом информированные шпионами, по-настоящему на этот счет не заблуждались. Злосчастный сёгун оплакивал лучшего из своих защитников; Асаи Нагамаса провозгласил, что настал решительный момент, и бросился в последнюю атаку, готовый тоже умереть. Но Хидэёси разгромил его союзников; оставшись в одиночестве в своем замке Одани, куда вместе с ним укрылись все остатки его клана, Асаи Нагамаса утратил всякую надежду и сделал сэппуку одновременно с сыном.
