Пехота составляла главную силу армий второй половины XVI в.; она продвигалась вперед в строгом боевом порядке и делилась, от авангарда до арьергарда, на правое и левое крыло. Темп маршам и маневрам задавали барабанщики и трубачи, трубившие в раковины. Кавалерия была только средством поддержки, пусть даже при случае ей выпадала решающая роль. Таким образом, был сделан первый шаг: вооруженный пехотинец смог стать стрелком из огнестрельного оружия. Еще надо было умело использовать его и поставить в нужное место; не будет нелепостью полагать, что среди тех, кто развил эту стратегию, был Хидэёси.
Вернемся в горную местность Нагасино, где войска Ода, применив военную хитрость, сумели отвлечь войска Такэда в сторону от крепости, на холмистую территорию: Хидэёси сделал вид, что прижат к реке по классической формуле древней китайской стратегии, катастрофической для тех, кто сражается традиционным оружием. Хидэёси, командующий левым крылом авангарда, как будто растворился. Тем временем Иэясу гарцевал во главе двадцатитысячного главного корпуса, приняв героический вид, как будто готовился «победить или умереть» в соответствии с величественным ритуалом-паладинов того времени. Но его верный полководец Сакаи Тадацугу скрытно проник в лагерь противника и сумел поджечь его. Едва увидев поднимающееся пламя, Окудайра Нобумаса, злополучный осажденный, вышел из крепости и ударил Такэда в тыл, используя эффект внезапности; при помощи войск Иэясу он неумолимо подталкивал противника к укреплению, где словно бы исчез Хидэёси. Уже не было видно ни его, ни его людей, боязливо спрятавшихся за временными укрытиями — кустами, частоколами. Почуял бы здесь неладное старый Сингэн? Его сын, опьяненный предчувствием неминуемой победы, разъяренный зрелищем пожара в своем лагере и исполненный презрения к вероломству «Обезьяны», бежавшей от противника, надеялся наконец отомстить за отца. Но, просунувшись меж жердей наскоро сооруженных частоколов, изо всей нечеловеческой силы своих металлических стволов мушкеты начали плеваться смертью, сражая людей тысячами. После этого, как в те же времена в Европе и по той же причине, отважные рыцари старины и их барды принялись оплакивать конец света или почти что: конец эпохи поединков и храбрости голых рук, погибшей вместе с воинами Такэда.
Чтобы увенчать этот единственный в своем роде триумф, Нобунага разрешил своему полководцу сменить фамилию. Отбросив скромное «Киносита», звучавшее по-крестьянски, Хидэёси придумал патроним, созданный из элементов фамилий его соратников — Сибата Кацуиэ и Нива Нагахидэ. По законам японской фонетики получилось Хасиба. Таким образом, творца победы при Нагасино отныне звали Хасиба Хидэёси.
Нагахама
Обширные территории, победоносное имя, замок, воздвигнутый в месте, примечательном своей красотой и, более того, своими стратегическими достоинствами, — это было намного больше, чем глава партии может позволить своему вассалу, хоть бы и гению, и даже тем более в подобном случае. Нобунага, конечно, давно должен был относиться к Хидэёси с тем большим недоверием, что тот, как и прочие даймё на его службе, пользовался широкой автономией. Этим даймё было поручено управлять вновь полученными поместьями, и они руководили ими, как заблагорассудится, назначая людей на должности по своему выбору. Они, похоже, даже не отчисляли Нобунага никакого процента с взимаемых налогов, потому что последние служили для набора и снаряжения гигантских армий, необходимых для завоевательной политики, — с приобретением каждой новой провинции сразу же появлялись новые соседи, а значит, новые угрозы и, следовательно, начиналась новая война, целью которой объявлялись, в зависимости от конкретного случая, умиротворение или аннексия. А как Нобунага мог бы вознаграждать своих полководцев за рвение, кроме как «заинтересовав» их в своем успехе? Единственная свобода, которой пользовался сюзерен, — но она обуславливала все прочие, — состояла в возможности «оборота» ленов: за любую услугу платили более или менее значительной или богатой территорией; за всякую постоянную преданность и талант их обладателю пропорционально добавляли имущества. Поскольку земли, имевшиеся в распоряжении, невозможно было растянуть до бесконечности, то, чтобы дать одним, надо было отобрать у других в соответствии с системой разумных компенсаций. Эта непрочность связи японского вассала с его землей несомненно объясняет, почему в XVII в. феодалы смогут быстро перейти к централизованному, авторитарному режиму, в котором от феодального останется одно название и уважение к наследственному распределению должностей и который фактически приблизится к абсолютной монархии. Так, Хидэёси поддерживал со своим господином очень тесные вассальные связи; но земля в этом не играла той необходимой посредствующей роли, как во французском или английском обществе XI и XII веков — она была просто подобием разменной монеты, таким же имуществом, как прочее. Привязан Хидэёси к своим владениям или нет, зависело от психологических тенденций, а не от социальных факторов. Ведь все завоеванное в конечном счете принадлежало господину, который не упускал случая напомнить об этом вассалам: если форма управления оставалась — относительно — свободной, она также предполагала, что ему, хотя бы символически, предоставляют точные отчеты и что ничего важного не делается без его разрешения.
Поэтому неудивительно, что Нобунага не пожелал, чтобы его резиденция по-прежнему оставалась дальше от столицы, чем резиденция его первого помощника. Он выбрал место Адзути, также на восточном берегу озера Бива, — холм, природную скальную глыбу, здание на которой могло бы господствовать над лежащими внизу полями и безграничным зеркалом озера, волны которого накатывались на белый песок побережья.
Работы начались в 1576 г. под руководством полководца Нива Нагахидэ. Понемногу из земли вырастала невиданная прежде цитадель; ее архитектурное решение, немыслимое еще несколько лет назад, делало из нее одновременно крепость и почти княжескую резиденцию, способную противостоять огнестрельному оружию. Фланкированная башнями, задуманная как подражание тем домам собраний или церквам, какие тогда в Киото строили португальские иезуиты, она символизировала недавние, но необратимые перемены в Японии: военные больше не приобретали власть исключительно мечом — чтобы править, они также должны были уметь организовать мирную жизнь и располагать солидной экономической базой.
В это дело впряглись все видные военачальники Нобунага — конечно, Нива Нагахидэ, но также Такигава Кадзумасу и Хидэёси, который, имея дело уже не с первым замком, в конечном счете приобрел настоящую компетентность в этой сфере. За три года, с 1576 по 1579 год, им удалось возвести шесть более или менее концентрических поясов стен из циклопических камней, возвышающихся на талусах из утрамбованной земли. Эти стены обеспечивали безопасность бесчисленных продуктовых складов, арсеналов и жилищ, необходимых для представителей семейства Ода и их клиентелы. Но еще больше, чем эти структуры, уже применявшиеся в лучших крепостях, удивлял размер замка Адзути, а также шесть башен, вознесшихся над крепостными стенами, не считая донжона — последнего бастиона сопротивления.
Внутри замка, пригодного как для представительства, так и для боя, шла анфилада роскошных салонов, ритм которым задавали бесчисленные деревянные колонны, покрытые ярко-красным лаком или позолотой. Отделку раздвижных перегородок и дверей Нобунага заказал самому именитому художнику Киото — Кано Эйтоку, чьи вариации на китайские классические сюжеты были на пике моды в то время. И — верх изысканности — полы решили целиком покрыть плетеными циновками (татами), какие когда-то служили только для сиденья или сна; конечно, использовать их в качестве пола, по которому идут, предварительно разувшись, начали почти три четверти века тому назад, но разве можно сравнивать маленькие, интимные и изящные покои Серебряного павильона, рая для сёгуна, мечтавшего об уединении, с огромными пространствами феодального замка, который, по замыслу, должен был вмещать весь клан?
