Должность кампаку восходила к IX в.: первым этот титул получил в 880 г. один из членов очень знатного рода Фудзивара, Мотоцунэ. Регент при взрослом императоре, он играл роль премьер-министра; как посредник между сувереном и чиновниками он был первым лицом государства. Конечно, с конца эпохи Хэйан эта должность быстро утратила реальный вес в администрации, но титул сохранит престиж до самой реставрации империи в 1868 году.
Церемония возведения Хидэёси в этот сан осуществила его старую забытую мечту — примирение между военными и придворными: те и другие толпились на спектакле театра но, показанном по этому торжественному случаю. Более чем когда-либо Хидэёси олицетворял вновь обретенное единство старой Японии: возможно, суверены хотели не столько выразить ему признательность в материальной форме, сколько поддержать его в этом качестве, ловко соединив историческую легитимность и политический гений.
Через несколько месяцев, чтобы показать себя более достойным нового чина, Хидэёси попросил разрешения еще раз поменять родовое имя: в 1585 г. он выбрал имя Тоётоми, «министра, исполненного великодушия». Как он и желал, под этим патронимом он войдет в историю.
Однако простого преобразования имени было недостаточно: по традиции титул кампаку всегда присваивали потомку Митинага (966-1027), самого знаменитого из Фудзивара. Выход был только один — крайне срочно и любой ценой найти какое-то родство Хидэёси с семейством Фудзивара; это было сделано, когда Коноэ Сакихиса — потомок Фудзивара — формально усыновил его, в то время как разным членам его семьи, прежде всего матери и жене, были предоставлены разные придворные чины; эта щедрость понемногу распространилась на всех вассалов клана, и в результате вновь вошли в обращение протокольные формы, некогда соблюдавшиеся в отношении сёгунов Асикага и их свиты.
Оставалось закрепиться, и Хидэёси очертя голову принялся возводить свои дворцы грёз — Дзюракутэй в Киото и замок Осака, строительство которого началось в 1583 г. недалеко от Осаки, на побережье.
Странная компенсация вреда, нанесенного нескончаемой войной, в стране, которую так долго разоряли феодальные распри. Надо было отстраивать все или почти все, но следовало считаться с двумя требованиями. А именно — воссоздать былой блеск и отразить происшедшие перемены: окончательное подчинение буддийского духовенства, которое терпят и которому покровительствуют при условии, что оно повинуется; насаждение христианской веры, которую сначала поощряли, а потом воспринимали все хуже и хуже, веры, столь чуждой всему, что знала Япония до тех пор; подъем воинов в ранг аристократии, достигнутый неустанной борьбой и утвержденный властью.
Из чаяний этих людей, настолько разных и разделенных острым соперничеством, проистекало чувство, которое те и другие испытывали с равной интенсивностью, — любовь к грандиозному в сочетании с желанием создать новый образ жизни, не отказываясь, однако, от традиций двора или сёгунов Асикага, главных опор национального духа. Возник стиль «библиотеки и дворца» (сёин), просторных залов, геометрию которых можно было менять с помощью хитрой системы подвижных дверей, открывая или пряча помещения, чтобы точно приспосабливать пространство к ситуации и к количеству присутствующих. Это усовершенствование традиционного японского дома выросло из изобретения, на первый взгляд незначительного, — умелого применения опор квадратного сечения, а не круглого, как колонны прежних эпох. Образец, Хиункаку, сегодня сохранился в Ниси Хонгандзи в Киото — имеется в виду элемент первого дворца в Киото, Дзюракутэя, который Хидэёси был вынужден разобрать в 1595 г., предложив монахам Икко вновь поместить в столице некоторые его обломки.
В нем можно узнать основные элементы архитектуры сёин: деревянные столбы, поверхность которых не покрыта ничем или просто отлакирована, но уже не отделана алым лаком; изящные этажерки, поставленные у окна, где расположен стол для чтения; альков, где, как в храмах дзэн-буддистов, достаточно вазы, цветка, картины, чтобы задать тональность комнате, в остальном лишенной украшений, и указать место гостю. К этим особенностям интерьера, позаимствованным у сёгунов Асикага, расточительные военачальники XVI в. добавили богатейший декор, скользящие двери и кессонные потолки (последние в Японии были известны со столь же давних времен, как и архитектура в китайском духе), соответствующие пышным шелкам костюмов. Ширмы и стенки, раздвижные или нет, позолоченные, посеребренные или нет, представляли собой прекрасную основу для картин на радость художникам — Кано Эйтоку (1543–1590), Кано Мицунобу (умер в 1608) давали там полную волю своему синтетическому гению, изысканно смешивая традиции черно-белой китайской живописи, яркой и цветной японской живописи эпохи Хэйан и некоторые формы западноевропейской живописи, привнесенные португальскими иезуитами.
За пределами домов самураи и монахи, следуя дзэнской монашеской традиции, сооружали сады камней или создавали изощренные сочетания мхов с разными породами деревьев, образовавшие редкостные гризайли в зеленых тонах. Наконец, между домом и садом они устраивали как можно более совершенные, изящные и удобные переходы с крытыми галереями; причем эти галереи, снабженные рейками с особым скрипом, служили не только для удобства и увеселения, но представляли собой полезную систему сигнализации: тревога воина, чьей жизни угрожают, постоянные волнения господина, которого терзает призрак измены, никогда надолго не прекращались.
Самому Хидэёси, уже после смерти, предстояло испытать это на собственном трагическом опыте.
Золотой век Киото
Если сегодня спросить жителя Киото, на какое время приходится золотой век его города, много шансов, что он ответит «на эпоху Хэйан» (эпоху основания города) или «на эпоху Хидэёси», строителя сегодняшнего Киото.
Она началась с восстановления императорского жилища и достигла апофеоза в 1587 г. в возведении собственного дворца Хидэёси, располагавшегося на западной границе тогдашнего города, за жилыми поселениями и с видом на поля, в месте, где когда-то стоял Императорский дворец. Так родился Дзюракутэй, «Дворец всех удовольствий», который был разобран в 1595 г. и остатки которого ныне составляют гордость Ниси Хонгандзи — прибежища монахов Икко, которым Хидэёси в 1591 г. разрешит вернуться и поселиться рядом со столицей, что давало возможность изгладить память о былых драмах, а также лучше контролировать их потенциальных участников.
В самом деле, хоть этой пышной резиденции давно не существует, остались изображения на ширмах, столь модных в конце XVI в. и в первой половине XVII в.: на фоне золотых облаков и в ярких красках они представляют великолепие Киото, наконец восстановленное, и рассказывают о жизни в его окрестностях, где в густых лесах прячутся очаровательные долины, освежаемые поющими родниками и горными реками. Один из таких экранов более подробно изображает жилище Дзюракутэй
[2], гордость тогдашнего Киото, в городе со множеством дворцов: защищенные циклопическими стенами, грозный облик которых смягчает легкая тень сосен, эти дворцы отражаются на глади прудов или рвов. Военное назначение, конечно, никуда не делось, его олицетворяет донжон, но он превратился в воздушный павильон, взмывающий на четыре-пять этажей или выше; его конек гордо венчают два золотых дельфина, в то время как блестящая черепица, серая или синеватая, тускло мерцает под небом, обличья которого бывают самыми разными. Валы, потерны, дозорные пути принимают здесь облик сказочных украшений; стены, тщательно покрытые белилами из порошка, получаемого при перемалывании раковин, с окнами, которые затенены решетками с бесчисленными и изысканными рисунками, выражают уверенность в том, что для Киото настал мир.
