Поэтому за исходную точку возьмем 1558 год. До того описание жизни Токити во многом представляет собой легенду с классической схемой буддийского сказания — в ней обнаруживается сюжет «четырех уходов» Будды, бегущего из отцовского дворца; вместо последовательных встреч с болезнью, старостью, смертью и четырьмя возможными добродетелями аскезы, Токити в качестве главных фигур, которые определят его жизнь, встречает характерных представителей общества и персонажей японской истории — Токугава Иэясу на мосту Янаги; служителя господ Ода, символ невыносимого порабощения, в замке Киёсу; монаха, светлый образ, который приводит его к благодетелю; наконец, самого Ода Нобунага в суматошной обстановке полевых учений, предвосхищающих армию в походе. В такой ситуации трудно отрицать, что эти приключения не более чем вероятны; в лучшем случае их можно рассматривать как типичные для юноши того времени, очень честолюбивого, но имеющего скромное происхождение и готового на все, чтобы стать самураем. Дело меняется, когда Токити связывает свою судьбу с судьбой Нобунага: войны, которые вел последний, отражали конвульсии, потрясавшие тогда японское общество. Они оставили неизгладимые следы в истории страны и в архивах. Как бы то ни было, Токити не может больше безнаказанно дурачить нас, и если он выдумывал истории, ему приходилось по крайней мере сообразовывать их с психологической достоверностью своей среды.
Служить даймё, «большому имени», означало сохранять непрестанную бдительность и учиться недоверию, прежде притупленному. Двор сеньора — это джунгли; даже в самый ближний круг входят враги, вчерашние друзья, которых зависть подталкивает к измене, или шпионы, подосланные противником, чтобы подорвать могущество господина изнутри. Подозрительность оправдана, заговоры, внутренние и внешние, не прекращаются, и каждый день надо учиться сражаться, а также учиться умирать. В доме Нобунага, с учетом его значения и притязаний его главы — предки которого едва ли были более славными, чем родители Токити, — такая ситуация была еще вероятней, чем в любом другом. Вот почему до смерти сюзерена в 1582 г. жизнь Токити в течение более двадцати лет будет напоминать длинную героическую песнь: подвиги и хитрости, резкие повороты судьбы и, надо признать, однообразие в глазах тех, кто живет иначе. Поэтому проследим за главными кампаниями Токити, сильно упрощая их картину.
По удивительному стечению обстоятельств первым противником, против кого ему предстояло выступить, были Имагава, сюзерены Юкицуна, его первого и доброго господина, те самые Имагава, которым он послужил, обезглавив в 1554 г. правителя земли Хюга, дальней провинции, находящейся на Кюсю. И вот теперь он оказался в рядах клана, враждебного им, но влекомого тем же роком сражений, вечного возвращения к захвату россыпи ленов, которые обеднели после четырех веков дробления, боев, неизменно нарушаемых перемирий и постоянно подрываемого экономического баланса. Этот процесс близился к завершению — последовательная концентрация власти и богатств в одних руках должна была привести к тому, чтобы, как в прежние времена, страной правил один-единственный вождь; но кто будет этим счастливчиком? Не было главы клана, который бы, если помогут боги и предки, не имел на это шанса.
Имагава Ёсимото полагал, что у него есть для этого все возможности. Его владения соседствовали с владениями Ода, и если когда-то (в 1542 г.) Нобухидэ, отец Нобунага, нанес ему обидное поражение, он сумел настолько ловко воспользоваться своей мнимой слабостью побежденного, что две соседних провинции попали под его влияние, вместо того чтобы потянуться к грозному Нобунага, — это были Тотоми и Суруга (современная префектура Сидзуока), к которым добавился Микава (современная префектура Аити). Стоило ли останавливаться, если удача идет в руки? В 1559 г. он набрал новую армию, стал искать наилучшую возможность для нападения, и случай как раз представился: в начале весны торнадо нанес значительный ущерб Киёсу, замку Нобунага, — неожиданная удача! Имагава послал шпиона, Ямагути Куродзиро, поручив ему проникнуть в замок и вести там подрывные работы. Куродзиро явился в Киёсу, представившись приверженцем и почитателем Ода. Ловкий, умеющий подольститься всеми способами, он то ссылался на верность (вымышленную) своего отца семье Ода, то мимоходом упоминал в разговоре о своей осведомленности в сфере фортификации. Он был столь убедителен, что в конечном счете обманул недоверчивость Нобунага, даром что она вошла в поговорку, и добился от него разрешения надзирать за работами по восстановлению укреплений замка, то есть получил идеальную возможность расточать средства врага, затягивать дело и в конечном счете так его и не закончить.
Токити был слишком осмотрителен, чтобы не заподозрить уловки, а потом не раскрыть ее, но как рыцарю низкого ранга ему было нелегко войти в контакт с господином, и ситуация застопорилась, забуксовала. Наконец Токити, не без труда, добился дозволения самому взяться за ремонт крепостных стен. Задача была выполнена за три дня; успех принес ему весомую сумму, немедленно потраченную на премии за выработку, которые были обещаны рабочим (простые люди это запомнят).
Так непосредственная угроза была устранена, но оставалось еще разоблачить шпиона и в его лице — происки Имагава. Как это сделать? Токити было бы неприлично снова просить аудиенции у сеньора: он и так уже привлек к себе больше его внимания, чем полагалось, при помощи не самых достойных приемов за неимением других — самый простой и самый эффективный состоял в том, чтобы непристойно ругаться, пока младшие командиры не приведут нарушителя порядка к господину. Но изобличение заговора, организованного вельможами, требовало большей утонченности — мир грубиянов и ребяческих шуток следовало покинуть!
Как все благородные мужи или те, кто претендует на это звание, Нобунага любил пить чай, ценя его тонизирующие свойства. Токити поразмыслил, повертелся вокруг монаха, которому обычно поручалось готовить чай, — когда-то, в XIII в., именно монахи приучили феодалов к употреблению этого напитка, — ив конце (юнцов попал к нему в обучение. Он приложил к этому делу энергию и сообразительность, присущие ему, и наконец приобрел определенный талант. Однажды Нобунага, похвалив вкус особо удавшегося напитка, с изумлением узнал, что его изготовитель — не кто иной, как надоедливый «подносчик сандалий», его слуга с лицом обезьяны, которого он считал неспособным на такую утонченность. Он выразил любопытство, позабавился, понасмешничал и в конце концов пригласил Токити. Тогда последний, наконец оказавшись лицом к лицу с господином в достойном положении, разоблачил перед ним измену мнимого архитектора, открыл масштабы нависшей угрозы и коалиций, готовых ринуться в бреши оборонительной системы.
Надо ли в это верить на полном серьезе? Каким бы театральным и сомнительным этот эпизод ни был, он походит на правду. В феодальном обществе того времени напрямую со своим господином никогда не говорили. Лишь чайный ритуал, благодаря связи с монастырской общиной, находящейся за пределами мирского общества, частично нивелировал социальные различия и допускал некоторую фамильярность. Но право организовывать чайную церемонию от собственного имени и самому приглашать гостей было большой привилегией, которую, если ты рыцарь, надо было получать от своего господина: Нобунага дождется 1578 года и завоевания земли Харима (в современной префектуре Хёго), прежде чем пожаловать Токити эту честь! Благодаря этим социальным причинам вкупе, с чисто эстетическими, у Токити возникнет выраженное пристрастие к чайной церемонии.
