Он признается в этом в теплых словах, например, в письме (ок. 1580 г.) к Имаи Сокю, мастеру чайной церемонии, которого благодарит за гостеприимство:
…Для меня невозможно выразить, как я оценил Ваше внимание. В довершение всего, я был счастлив возможностью вдоволь созерцать принадлежности для чайной церемонии и внимать Вашей мирной беседе.
Не могу выразить в этом письме всего, что происходит в глубине моего сердца… Я страстно желал Вас видеть и [вот почему] направился непосредственно к Вам, и оставался у Вас долгое время, не тревожась тем, что мой визит мог затруднить ваших слуг…
(Boscaro. Р. 8–9.).
Но с годами он усвоит здесь вкус к избыточности или излишеству — как в роскоши, так и в скромности, что вызывалось скорей желанием подчеркнуть свою позицию, совершить политическую акцию, чем страстью к эстетике. Он охотно шел на кощунственную дерзость, словно законы, обычаи были писаны не для него: разве не осмелился он однажды — как говорили, — признаться Нобунага, что попробовал его чай, прежде чем ему преподнести? Такой поступок, даже продиктованный лучшими побуждениями, в отношении господина, известного неистовыми и обычно кровавыми припадками гнева, мог оказаться гибельным. Но, надо полагать, эта дерзость, выражавшая мелкое тщеславие, но при том готовность к любому испытанию, как раз понравилась Нобунага — после этого инцидента господин и слуга с явным энтузиазмом принялись за организацию одной из тех сложных интриг, дух которых был заимствован из древнекитайской стратегии. В самом деле, самураи были без ума от истории древнего Китая — конца раннего царства, так называемой эпохи «Воюющих царств» (475–221 гг. до н. э.), или же конца империи Хань, когда в III веке нашей эры огромная территория Китая разделилась на «Три царства» (220–260 гг. и. э.). Политики, философы и тактики, военные хитрости, союзы, без конца заключаемые и нарушаемые, — вся эта история была неисчерпаемым источником примеров, справочных ситуаций, а еще в большей мере правилами игры для японских воинов.
Вместо того чтобы грубо разоблачать Куродзиро, мнимого архитектора, Нобунага и Токити в свою очередь придумали ловкую махинацию. Помимо уничтожения предателя, которое должно было стать предлогом, они решили столкнуть между собой два клана, враждебных Ода: это были, разумеется, Имагава, но заодно и Ямагути. Заговорщики не брезговали поддельными письмами, которые диктовал Нобунага и которые должны были разъярить представителя той или другой стороны, не пожалели неповинного гонца, чьих жену и детей Токити на всякий случай взял в заложники; клан Имагава, покинутый своими баронами, которые поверили в мнимую измену, — в 1560 г. был разгромлен в битве при Окэхадзама.
Интриги такого рода представляли собой целое искусство. Для них требовались ловкие шпионы, роль которых состояла в том, чтобы перехватывать письма главных участников драмы, а также талантливые каллиграфы, которые должны были подменять подлинные послания поддельными, убедительно имитируя почерк адресанта. У Нобунага в этом смысле были очень хорошие специалисты.
В следующем году (1561-м) Нобунага, несомненно чтобы выказать признательность Токити и восхищение его изобретательностью, женил последнего на дочери одного из своих вассалов, Сугихара Садатоси, отпрыска старинного рода даймё и потомка средневекового героя Тайра-но Садамори (X век). Девочка-подросток, родившаяся в 1548 г., носила имя Ясуко или О-Яэ, но ее всегда называли детским прозвищем «Нэнэ». Ее удочерил, а потом вырастил Лсано Нагакуцу, также имевший очень благородное происхождение, потому что был выходцем из императорского рода Сэйва-Гэндзи. Таким образом, в социальном плане девушка стояла гораздо выше Токити; к тому же родители уже планировали сочетать ее с Маэда Тосииэ (1538–1599), потомком уважаемого министра Сугавара-но Митидзанэ (847–903), тоже находившимся на службе у Нобунага. Но Нэнэ, как ни парадоксально, полюбила «Обезьяну», сообщила ему об этом и вышла за него. Тосииэ, отвергнутый жених, похоже, охотно смирился с этим, — за подобную деликатность следовало благодарить его самого, а также Токити, который вызывал достаточно восхищения, чтобы внушать еще и уважение.
Ясуко — или O-Нэнэ, или Нэнэ, а еще Нэмодзи, как позже будет называть ее Токити в многочисленных письмах, — умело приноравливалась к фортуне странного мужа, которого выбрала. Она дарила ему сильную и разделенную любовь, твердой рукой руководила в его большом доме всем — от наложниц до часовых — и потому играла значительную политическую роль. Токити признавал это, ссылаясь на ее мнение по столь важным проблемам, как, например, сбор налогов; однажды он ей написал:
…Вы для меня важнее, чем кто-либо, и, что касается меня, [я считаю, что] ваш талант неповторим
(1593. Boscaro. Р. 54.).
Тем не менее Нэнэ предстояло пережить две драмы. Одна, личная и болезненная, заключалась в ее бесплодии, пусть даже Токити постоянно твердил ей о любви, несмотря на свои очень многочисленные «физические утехи». Другая, вытекающая из первой, имела политический характер: род Токити, лишенный наследника, которого бы родила супруга из хорошей семьи, продолженный лишь сыном от молодой наложницы, которая была хорошего происхождения, но глупа и очень дорожила влиянием (пагубным) на сына, не сможет сохраниться после смерти основателя. Бедная Нэнэ проживет еще достаточно долго, чтобы увидеть из своего уединения в Киото, — где ее держали сёгуны Токугава, внешне оказывая большую почтительность, — трагический конец единственного сына своего мужа и всех, кто ему служил, а также захват его баснословного наследства родом Токугава в 1615 году.
Глава II
РОЖДЕНИЕ ДАЙМЁ
Укоренение
Если сопоставить их с самурайским кодексом, отношения между Токити и его господином Нобунага были странными. В самом деле, в них не найти ни той субординации, признанной в обмен на покровительство, которая была характерной для феодализма, ни глубокого благоговения в сочетании с признательностью, из-за которых в Китае, согласно конфуцианским нормам, связь учителя с учеником была сильнее, чем у отца с сыном, и в ситуациях сложного нравственного выбора ей даже следовало отдавать предпочтение. Здесь, напротив, не было ни смиренного вассала, ни почтительного ученика: Токити никогда не сомневался в своем превосходстве, он умел дать своему сюзерену важный козырь в бешеной схватке за власть, темп и ожесточенность которой из года в год усиливались. Сохранилось множество анекдотов, каждый из которых иллюстрирует какую-то грань его характера, в отношении. которого даже непонятно, принадлежит ли он герою романа или историческому персонажу — в жизни порой происходят более странные вещи, чем можно выдумать.
Токити смело защищался от клеветы, этого неизменного недуга всех дворов. Как-то раз один полководец обвинил его в краже маленького ножа (когаи), какие всегда носили продетыми в гарду меча; оскорбление было тем тяжелей, что спорный предмет был подарком самого Нобунага. Не пожелав тщетно и по-дурацки кричать о своей невиновности, Токити занялся поиском виновного, разоблачил его, и Нобунага изгнал клеветника, посоветовав сделаться самураем-паломником (муся-сюгёдзя), — пусть странствует ло провинциям, чтобы совершенствоваться как в духовной медитации, так и в военном искусстве! Ловкий способ избавиться от докучливого человека.
