Руководить Римско-Католической Церковью и присутствовать во всех остальных церковных сообществах, для которых папа служит «мостом», — задача невероятно сложная. Ее изначальная сложность увеличивается еще и потому, что, несмотря на попытки представить дело иначе, первосвященник не обладает властью абсолютного монарха. Во время Второго Ватиканского Собора Павел VI предложил было включить в «Догматическую конституцию Церкви» фразу о том, что папа «отчитывается только перед Господом». Это предложение было отвергнуто Теологической комиссией собора, отметившей, что «римский понтифик связан Богооткровением, фундаментальным устройством Церкви, обрядами, определениями, данными на предыдущих Соборах, и другими обязательствами, которые было бы слишком долго перечислять». Среди последних — обязанность придерживаться истины, что также накладывает ограничения на власть Папы. Один выдающийся философ, считавший себя ортодоксальным католиком, как-то заметил: «Если Папа скажет, что дважды два — пять, я ему поверю». Другой известный философ, не менее приверженный папству, высказался на этот счет так: «Если Святой отец скажет, что дважды два — пять, я во всеуслышание заявлю: «Очевидно, я неправильно понял его святейшество», — а оставшись один, буду молиться, чтобы Господь вернул ему разум». Папа — не авторитарная фигура, принимающая произвольные решения, руководствуясь лишь собственной волей. Он — хранитель авторитарной традиции вероучения, magisterium, определяющий границы Церкви. Он — ее слуга, а не хозяин.
Для Кароля Войтылы, который всегда был убежден в освободительном духе истины, «ограничения», накладываемые на папство, вовсе не были таковыми. Истина, связующая и освобождающая одновременно, по его мнению, была инструментом, позволяющим понтифику осуществлять свои функции, служа человеческой свободе. И он намеревался выполнять эти функции, руководствуясь формулой, данной в Евангелии от Луки (22.32), где Иисус, обращаясь к Петру, говорит: «…утверди братьев твоих» (имея в виду апостолов).
В первые же дни первосвященства Иоанна Павла II многие отметили, что он, казалось, «всю жизнь только этим и занимался». Один из тех, кто способствовал его избранию, кардинал Уильям Баум, замечательный знаток церковной истории, сказал годы спустя: «Не могу представить себе человека, который более годился бы [на роль первосвященника], чем кардинал Войтыла». Кардинал Агостино Касароли, имевший все основания опасаться будущего, поскольку трудно было представить, как поведет себя новый Папа, признался, уходя в отставку, что «Польша — слишком маленькая страна для такой могучей личности, как кардинал Войтыла… [которому] больше приличествует быть Папой». Подобное мнение высказывали не только «собратья по цеху». Краковский физик Ежи Янек, давно знавший Кароля Войтылу и друживший с ним, считал, что тот «с самого начала был фигурой мирового масштаба». С Янеком соглашался и пресс-секретарь папства, испанец Хоакин Наварро-Валле, не имевший священнического сана: Иоанн Павел II с первого дня своего первосвященства «не ощущал никакого неудобства».
Хотя подобную легкость кое-кто склонен был приписать мастерству талантливого актера, быстро привыкшего к новой роли, сам Иоанн Павел II придерживался на этот счет иного мнения. Его переход от должности архиепископа Краковского к должности епископа Рима совершился так плавно потому, что он «верил в мудрость Святого Духа, призвавшего на Петров престол кардинала именно с этим опытом», из этого следовало: «такой опыт может быть полезен для всей Церкви». Новый Папа не считал, что нуждается в чьем-то совете по поводу того, как ему выполнять свои новые функции: ведь он в течение 20 лет был епископом, а в течение 14 — возглавлял архиепископство, имеющее давние исторические традиции. И сейчас новый Папа был преисполнен решимости продемонстрировать всему миру неразрывную связь двух своих должностей, даже если для этого потребуется в очередной раз нарушить традицию.
Архиепископ Бруно Хайм, признанный авторитет в области церковной геральдики, изготовил для Иоанна Павла семь вариантов герба. Новый Папа отклонил их все, оставив тот, что носил, будучи архиепископом Краковским: прописная буква «М», над ней крест, что должно было символизировать Деву Марию у креста, на котором распяли Иисуса, и девиз святого Луи Монфора: «Totus Tuus». Архиепископ Хайм презрительно заметил, что «практика использования инициалов полностью противоречит истинной геральдической традиции и напоминает рекламу или торговую марку». Епископ Жак Мартен, префект папского двора, тоже считавшийся экспертом в этом вопросе, жаловался с обидой:
— Герб поляка, возможно, выразителен в духовном смысле, но абсолютно не соответствует требованиям геральдики.
На первый взгляд дело казалось незначительным, но оно ясно свидетельствовало о стремлении нового Папы к независимости. Войтыла был убежден — для истории важен тот факт, что на престол святого Петра он взошел, оставив престол святого Станислава. Каждая структура Ватикана, созданная или преобразованная в период первосвященства Иоанна Павла, отныне должна была носить вызывающе необычный герб архиепископа Краковского.
Переживший глубокое эмоциональное потрясение до открытия и во время работы избравшего его конклава, Кароль Войтыла осознавал, какой непомерной тяжести груз взваливает на свои плечи. С того момента как он ответил кардиналу Вийо «Принимаю», он был преисполнен решимости вести, то есть продолжать делать то, что делал вот уже 20 лет — с тех пор как стал епископом.
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ В КУРИИ
Если Иоанн Павел II с самого начала своего первосвященства чувствовал себя вполне комфортно в новой должности, то некоторые его сотрудники явно ощущали беспокойство. Уподобив восхождение Кароля Войтылы на Святой Престол terremoto — землетрясению, можно сказать, что эпицентр его находился в центральной церковной администрации — Римской Курии. Мировая пресса, руководство Советского Союза, Коллегия кардиналов — все были шокированы, каждый по-своему, избранием Иоанна Павла II. Но наиболее болезненно это событие восприняли итальянские священники, епископы и кардиналы Курии.
Строго говоря, Рим является итальянской епархией. До сих пор это слово не несло в себе никаких политических коннотаций, поскольку папством и так управляли итальянцы. В то же время мысль о том, что римский епископат является «итальянской» прерогативой, имела громадное культурно-лингвистическое значение для деятельности Римской Курии. Двадцатисемивековая история Рима, тот факт, что Святой Престол устоял, когда сам город переживал не лучшие времена, были историческими реалиями, позволяющими понять причины сегодняшнего господствующего положения католической Церкви. «Мы мыслим в масштабе веков» — исходящая от Курии классическая формулировка, которой не грех руководствоваться в наш бурный, стремительный век.
С другой стороны, Курия, и особенно ее итальянские члены, привыкли «управлять» папами. Этот собственнический инстинкт постепенно распространился до того, что управляли уже всей Церковью, так что местные церкви становились чем-то вроде региональных отделений могущественной фирмы «Римско-Католическая Церковь инкорпорейтед». В свете решений Второго Ватиканского Собора о коллегиальности епископов подобное положение нельзя было терпеть дальше. Тот, кто привык «мыслить в масштабе веков», рискует не заметить происходящие перемены.
