— Смотри, знакомое лицо, — сказала Мирослава, — кивнув на портрет девушки, застывшей в позе Наполеона. Казалось, она не сводит взгляда со зрителей, стремясь продемонстрировать всем и каждому свое превосходство. И в то же время в глубине ее глаз съежились настороженные тени, в слегка опущенных уголках губ притаилась то ли невысказанная обида, то ли затаенный упрек.
— Это Юлия Лопырева, — узнал Морис девушку, которую видел на фото.
— Да, это она. Юлия и Лидия дружат.
— На фото она немного другая… — задумчиво проговорил Миндаугас.
— Да… — обронила Мирослава и минуту спустя добавила: — Ты прав, Лидия хороший художник, она пишет не только лицо, но и в какой-то мере душу или, вернее сказать, свое видение души позирующего…
— И что же вы разглядели в этой душе? У вас в России говорят, что чужая душа — потемки…
— А у вас? — усмехнулась Мирослава.
Морис пожал плечами.
— Я вижу перед собой недолюбленную девочку, — проговорила Мирослава.
— Но ведь говорят, что именно родители содержат ее. И это в таком возрасте! — В голосе Мориса прозвучало осуждение, хотя он и пытался его скрыть.
— Давать материальные блага не значит дарить любовь, понимать, поддерживать, — тихо проговорила Мирослава.
— Да, пожалуй, — согласился он.
— Если тебя не понимают самые близкие люди, то легко потерять себя как личность или вообще не найти, озлобиться на весь мир…
— Это случается не всегда, — не согласился Морис.
— Не всегда, но, увы, нередко.
Они стояли и молча продолжали рассматривать портрет.
Неожиданно за их спиной раздался звонкий голос:
— Мирослава!
Они обернулись одновременно: к ним шла тетка Мирославы, знаменитая писательница и поэтесса Виктория Волгина. А рядом с ней шагала улыбающаяся Лидия Заречная.
— Знакомьтесь, — сказала Виктория, подойдя ближе, — это моя племянница Мирослава Волгина, а это ее друг Морис Миндаугас. А это, как вы догадались, наша замечательная художница Лидия Заречная.
Мирослава кивнула. А Морис пожал протянутую ему художницей узкую энергичную руку.
Виктория незаметно испарилась, Мирослава проследила взглядом за мельканием ее голубого платья среди посетителей выставки и увидела, что тетя подошла к своему мужу, любующемуся речными пейзажами.
— Я вижу, вы заинтересовались портретом Юлии Лопыревой, — прозвучал голос художницы.
— Да, — не стала отнекиваться Мирослава.
— Юлия — моя близкая подруга.
— Похоже на то…
— Почему вы так думаете?
— Вы весьма достоверно отобразили внутреннее состояние девушки, мне кажется, что для этого нужно узнать человека поближе.
Лидия улыбнулась: — Вы проницательны, чем вы занимаетесь, если не секрет?
Мирослава заметила озорные огоньки в глазах наблюдающей за ними издали тетки и ответила: — Мы оба частные детективы.
— Вот как, — Лидия закусила губу. — Вы здесь по делу или как?
— Слегка по делу, — обезоруживающе улыбнулась Мирослава, — но в большей степени — или как.
Лидия весело расхохоталась: — Вы мне начинаете нравиться.
— Взаимно.
— И что вы думаете об этом портрете?
— О портрете? Он великолепен.
— А о Юлии? — заинтересованно спросила Лидия.
— Ваша подруга напоминает мне вазу, внутри которой глубокая, но не видимая стороннему наблюдателю трещина.
— Вот как? — озадаченно проговорила художница, задумалась на миг, коротко вздохнула и произнесла: — Вполне возможно, что это так…
— А мне очень понравилась ваша картина с кирхой, — проговорил хранивший до этого молчание Морис.
— О! Я очень рада, — глаза художницы осветились внутренним светом.
— И еще дворики Старого города написаны так трогательно и достоверно.
— Я очень люблю свой город, — сказала Лидия.
— А вы давно знакомы с моей тетей? — спросила Мирослава.
— Да можно сказать, что сто лет, — засмеялась Лидия. — Когда я еще только начинала, мне предложили оформить сборник стихов Виктории Волгиной. Я начала их читать и просто влюбилась и в вашу тетю, и в ее стихи. Позже узнала, что она пишет еще и прозу, и подсела на ее книги.
— Здорово.
— Но она вам, конечно, никогда обо мне не говорила, — снова засмеялась Лидия.
— Нет, она рассказывала мне и своей сестре о чудесной юной девочке, оформляющей ее сборник. Но я как-то пропустила это мимо ушей, виновата, — притворно покаянно склонила голову Мирослава.
— Мне о вас ваша тетя немного говорила, но никогда не упоминала о том, что вы детектив.
— Хранила конспирацию.
Обе девушки рассмеялись.
Лидия взяла под руку Мирославу, потом Мориса: — Пойдемте, я кое-что вам покажу.
Она привела их в самый дальний угол павильона: — Что вы скажете об этом?
Детективы увидели перед собой довольно большое полотно с изображением… дракона. Оба замерли, не в силах оторвать взгляд от маленьких злобных глаз и распахнутой пасти чудовища, из которой вырывался ярко-алый огонь.
— Хорошо, что у него только одна голова, — обронил Морис.
— У каждого из нас свой дракон? — проговорила Мирослава скорее утвердительно, чем вопросительно, и, обернувшись, взглянула в лицо художницы.
Та молча кивнула.
— А почему картина в самом дальнем углу? — спросила Мирослава.
— Устроители выставки, как бы это помягче выразиться, — Лидия сделала паузу, — просили не портить общее светлое впечатление.
— Понятно… «Все хорошо, прекрасная маркиза».
— Иными словами, если сделать вид, что в мире не существует зла, то оно как бы и впрямь перестанет существовать? — спросил Миндаугас.
— По крайней мере, наверное, именно так думают устроители выставки, — ответила Лидия.
— Увы, не они одни, — подвела итог Мирослава.
Лидию кто-то окликнул, и она, извинившись, ушла.
— Что вы думаете об этом драконе? — спросил Морис.
— То, что он есть в каждом из нас. В ком-то в виде крохотного смешного дракончика типа мультяшного, а некоторые умудряются раскормить его своими поступками и потаканием порокам до непомерных размеров и в результате получают вот такое чудовище, — Мирослава кивнула на холст, — и уже не люди властвуют над драконом, а он над ними.
Неожиданно возле них материализовалась Виктория:
— И как вам Лидия? — спросила она вкрадчивым голосом.
